Имя: Лев Троцкий (Лейба Бронштейн)
Возраст: 60 лет
Рост: 174
Деятельность: революционный деятель XX века, советский и международный политический деятель, организатор Октябрьской революции, руководитель Красной армии
Семейное положение: был женат
Лев Троцкий: биография
Лев Троцкий – выдающийся революционер XX века, вошедший в историю как один из основателей Гражданской войны, Красной армии и Коминтерна. Он был фактически вторым лицом в первом советском правительстве и возглавлял народный комиссариат по военным и морским делам, где проявил себя жестким и непримиримым борцом с врагами мировой революции. После смерти возглавил оппозиционное движение, выступая против политики , за что был лишен советского гражданства, изгнан из Союза и убит агентом НКВД.
Родился Лев Давидович Троцкий (настоящее имя при рождении - Лейба Давидович Бронштейн) 7 ноября 1879 года в украинской глубинке недалеко от села Яновка Херсонской губернии в еврейской семье богатых землевладельцев. Его родители были безграмотными людьми, что не мешало им зарабатывать капитал на жесткой эксплуатации крестьян. Будущий революционер рос в одиночестве – у него не было друзей-сверстников, с которыми можно было пошалить и поиграть, так как его окружали только дети батраков, на которых он смотрел сверху вниз. По мнению историков, это и заложило в Троцком основную черту характера, в котором преобладало чувство собственного превосходства над другими людьми.
В 1889 году юного Троцкого родители отправили на учебу в Одессу, так как уже тогда он проявлял интерес к образованию. Там он поступил по квоте для еврейских семей в училище Св.Павла, где стал лучшим учеником по всем дисциплинам. В тот период он даже не помышлял о революционной деятельности, увлекаясь рисованием, стихами и литературой.
Но на последних курсах 17-летний Троцкий попал в кружок социалистов, который занимался революционной пропагандой. Тогда же он увлекся изучением трудов Карла Маркса и впоследствии стал фанатичным приверженцем марксизма. Именно в тот период в нем начали проявляться острый ум, склонность к лидерству, полемический дар.
Погрузившись в революционную деятельность, Троцкий организовывает «Южно-русский рабочий союз», в который вступили рабочие николаевских верфей. На тот момент их мало интересовали заработные платы, так как они получали довольно высокую зарплату, а волновали социальные отношения при царском правлении.
Молодой Лев Троцкий | liveinternet.ru В 1898 году Лев Троцкий за свою революционную деятельность впервые попадает в тюрьму, где ему пришлось провести 2 года. После этого последовала его первая ссылка в Сибирь, с которой он сбежал спустя несколько лет. Тогда ему удалось сделать фальшивый паспорт, в который Лев Давидович наудачу вписал фамилию Троцкий, как у старшего надзирателя Одесской тюрьмы. Именно эта фамилия и стала будущим псевдонимом революционера, с которым он прожил всю свою оставшуюся жизнь.
Революционная деятельность
В 1902 году, после побега с сибирской ссылки, Лев Троцкий поехал в Лондон, чтобы примкнуть к Ленину, с которым он установил связь по каналам газеты «Искра», основанной Владимиром Ильичом. Будущий революционер стал одним из авторов ленинской газеты под псевдонимом «Перо».
Сблизившись с лидерами русской социал-демократии, Троцкий очень быстро завоевал популярность и славу, выступая с агитирующими рефератами перед мигрантами. Он поражал окружающих своим красноречием и ораторским искусством, что позволило ему завоевать к себе серьезное отношение в большевистском движении, несмотря на молодость.
Книги Льва Троцкого | inosmi.ru В тот период Лев Троцкий максимально поддерживал политику Ленина, за что его окрестили «ленинской дубинкой». Но это продлилось недолго – буквально в 1903 году революционер перешел на сторону меньшевиков и начал обвинять Ленина в диктаторстве. Но и с лидерами меньшевизма «не ужился», так как хотел примерить и объединить фракции большевиков и меньшевиков, что вызвало большие политические разногласия. В результате он объявил себя «внефракционным» членом социал-демократического общества, задавшись целью создать собственное течение, которое стало бы выше большевиков и меньшевиков.
В 1905 году Лев Троцкий возвращается на родину, в бурлящий революционными настроениями Петербург, и сразу врывается в гущу событий. Он быстро организовывает Петербургский совет рабочих депутатов и выступает с пламенными речами перед толпами людей, которые были уже максимально наэлектризованы революционной энергией. За свою активную деятельность революционер снова попал в тюрьму, так как выступал за продолжение революции даже после того, как появился царский манифест, согласно которому народ получал политические права. Тогда же его также лишили всех гражданских прав и на вечное поселение сослали в Сибирь.
Лев Троцкий - организатор революции | imgur.com По дороге в «заполярную тундру» Льву Троцкому удается сбежать от жандармов и попасть в Финляндию, откуда в скором времени перебраться в Европу. С 1908 года революционер обосновался в Вене, где начал издавать газету «Правда». Но спустя четыре года большевики под руководством Ленина перехватили это издание, в результате чего Лев Давидович отправился в Париж, где занялся выпуском газеты «Наше слово».
После Февральской революции в 1917 году Троцкий решил вернуться в Россию. Прямо с Финляндского вокзала он отправился в Петросовет, где ему предоставили членство с правом совещательного голоса. Буквально за несколько месяцев пребывания в Петербурге Лев Давидович стал неформальным лидером межрайонцев, которые выступали за создание единой Российской социал-демократической рабочей партии.
Фото Льва Троцкого | livejournal.com В октябре 1917 года революционер создает Военно-революционный комитет, а 25 октября (7 ноября по новому стилю) проводит вооруженное восстание по свержению временного правительства, которое вошло в историю как Октябрьская революция. В результате революции к власти пришли большевики под предводительством Ленина.
При новой власти Лев Троцкий получил должность наркома иностранных дел, а в 1918 году стал народным комиссаром по военным и морским делам. С того момента он занялся формированием Красной армии, предприняв жесткие меры – он заключал в тюрьмы и расстреливал всех нарушителей военной дисциплины, дезертиров и всех своих противников, не давая пощады никому, даже большевикам, что вошло в историю под понятием «красный террор».
Помимо военного дела он тесно сотрудничал с Лениным по вопросам внутренней и внешней политики. Таким образом, к концу Гражданской войны популярность Льва Троцкого достигла апогея, но смерть «вождя большевиков» не позволила ему провести намеченные реформы по переходу с «военного коммунизма» на Новую экономическую политику.
yandex.ru Троцкий так и не смог стать «преемником» Ленина и его место у руля страны занял Иосиф Сталин, который видел во Льве Давидовиче серьезного противника и поспешил его «обезвредить». В мае 1924 года революционер подвергся настоящей травле со стороны противников под руководством Сталина, в результате чего потерял пост наркома военно-морских дел и членство в составе ЦК Политбюро. В 1926 году Троцкий попытался восстановить свои позиции и организовал антиправительственную демонстрацию, в результате чего был сослан в Алма-Ату, а затем в Турцию с лишением советского гражданства.
В изгнании из СССР Лев Троцкий не прекратил свою борьбу со Сталиным – он начал издавать «Бюллетень оппозиции» и создал автобиографию «Моя жизнь», в которой оправдал свою деятельность. Также он написал историческое сочинение «История русской революции», в котором доказал исчерпанность царской России и необходимость проведения Октябрьской революции.
Книги Льва Троцкого | livejournal.com В 1935 году Лев Давидович переехал в Норвегию, где попал под прессинг властей, не желавших ухудшать отношения с Советским Союзом. У революционера забрали все произведения и посадили под домашний арест. Это привело к тому, что Троцкий решил уехать в Мексику, откуда «безопасно» следил за развитием дел в СССР.
В 1936 году Лев Троцкий закончил свою книгу «Преданная революция», в которой назвал сталинский режим контрреволюционным переворотом. Через два года революционер провозгласил создание альтернативного «сталинизму» Четвертого Интернационала, наследники которого существует еще и в наши дни.
Личная жизнь
Личная жизнь Льва Троцкого была неразрывно связана с его революционной деятельностью. Его первой женой стала Александра Соколовская, с которой он познакомился в 16 лет, когда еще даже не помышлял о своем революционном будущем. По сведениям историков, именно первая жена Троцкого, которая была старше его на 6 лет, стала путеводителем юноши по марксизму.
Троцкий со старшей дочерью Зиной и первой супругой Александрой Соколовской Официальной женой Троцкого Соколовская стала в 1898 году. Сразу же после свадьбы молодожены были отправлены в сибирскую ссылку, где у них родились две дочери – Зинаида и Нина. Когда второй дочери было всего 4 месяца, Троцкий сбежал из Сибири, оставив супругу с двумя маленькими детьми на руках. В своей книге «Моя жизнь» Лев Давидович при описании этого этапа своей жизни указал, что его побег был совершен с полного согласия Александры, которая помогла ему беспрепятственно бежать за границу.
Находясь в Париже, Лев Троцкий познакомился со своей второй женой Натальей Седовой, которая участвовала в работе газеты «Искра» под руководством Ленина. В результате этого судьбоносного знакомства первый брак революционера распался, но он сохранил с Соколовской дружеские отношения.
Троцкий со второй женой Натальей Седовой | liveinternet.ru Во втором браке с Седовой у Льва Троцкого родилось двое сыновей – Лев и Сергей. В 1937 году в семье революционера пошла череда несчастий. Его младший сын Сергей за свою политическую активность был расстрелян, а спустя год старший сын Троцкого, который также был активным троцкистом, умер при подозрительных обстоятельствах во время операции по удалению аппендицита в Париже.
Дочерей Льва Троцкого также постигла трагическая участь. В 1928 году погибла его младшая дочь Нина от чахотки, а старшая дочь Зинаида, вместе с отцом лишенная советского гражданства, в 1933 году покончила жизнь самоубийством, находясь в состоянии глубокой депрессии.
Вслед за дочерьми и сыновьями, в 1938 году Троцкий потерял и первую супругу Александру Соколовскую, которая до смерти оставался его единственной законной женой. Ее расстреляли в Москве как упорную сторонницу Левой оппозиции.
Вторая жена Льва Троцкого, Наталья Седова, несмотря на то что потеряла обоих сыновей, не пала духом и до последних дней поддерживала мужа. Она вместе с Львом Давидовичем в 1937 году переехала в Мексику и после его смерти прожила там еще 20 лет. В 1960 она переехала в Париж, который стал для нее «вечным» городом, где она познакомилась с Троцким. Умерла Седова в 1962 году, ее похоронили в Мексике рядом с мужем, с которым она разделила его сложную революционную судьбу.
Убийство
21 августа 1940 года в 7:25 утра Лев Троцкий умер. Его убил агент НКВД Рамон Меркадер в доме революционера в мексиканском городе Кайоакан. Убийство Троцкого стало следствием его заочной борьбы со Сталиным, который в тот период был главой СССР.
Операция по ликвидации Троцкого началась еще в 1938 году. Тогда Меркадеру по заданию советских властей удалось внедриться в окружение революционера в Париже. Он появился в жизни Льва Давидовича как бельгийский подданный Жак Морнар.
Троцкий с мексиканскими соратниками | liveinternet.ru Несмотря на то, что свой дом в Мексике Троцкий превратил в настоящую крепость, Меркадеру удалось в него проникнуть и исполнить сталинский приказ. За два месяца, предшествовавшие убийству, Рамону удалось втереться в доверие к революционеру и его друзьям, что позволило ему часто появляться в Кайоакане.
За 12 дней до убийства Меркадер прибыл в дом Троцкого и представил ему написанную статью об американских троцкистах. Лев Давидович пригласил его в свой кабинет, где им впервые удалось остаться наедине. В тот день революционера насторожило поведение Рамона и его одеяние – в сильную жару он появился в плаще и шляпе, а во время чтения Троцким статьи стал позади его стула.
Рамон Меркадер - убийца Троцкого 20 августа 1940 года Меркадер вновь прибыл к Троцкому со статьей, которая, как оказалось, была предлогом, позволяющим уединиться с революционером. Он снова был одет в плащ и шляпу, но Лев Давидович пригласил его в свой кабинет, не предприняв никаких мер предосторожности.
Устроившись позади стула Троцкого, внимательно читающего статью, Рамон решился на выполнение заказа советских властей. Он достал из кармана плаща ледоруб и нанес им сильный удар по голове революционера. Лев Давидович издал очень громкий крик, на который сбежалась вся охрана. Меркадера схватили и начали избивать, после чего сдали в руки спецагентам полиции.
gazeta.ru Троцкого сразу же доставили в больницу, где спустя два часа он впал в кому. Удар по голове был настолько сильным, что повредил жизненно важные центры головного мозга. Врачи отчаянно боролись за жизнь революционера, но он скончался спустя 26 часов.
Смерть Льва Троцкого | liveinternet.ru За убийство Троцкого Рамон Меркадер получил 20 лет тюрьмы, что являлось высшей мерой наказания по мексиканским законам. В 1960 году убийца революционера освободился и иммигрировал в СССР, где ему было присвоено звание Героя Советского Союза. По данным историков, подготовка и выполнение операции по убийству Льва Давидовича обошлась НКВД в 5 млн долларов.
Сейчас, когда я пишу эти строки, рядом с матерью Льва Седова, из разных стран приходят телеграммы с выражением сочувствия. И каждая из этих телеграмм порождает один и тот же невыносимый вопрос: «значит все наши друзья, и во Франции, и в Голландии, и в Англии, и в Соединенных Штатах, и в Канаде, и в Южной Африке, и здесь, в Мексике, считают уже окончательно установленным, что Седова больше нет?». Каждая телеграмма — новое доказательство его смерти. Между тем мы еще не можем этому верить. И не только потому, что он наш сын, верный, преданный, любящий. Но прежде всего потому, что он, как никто другой на свете, вошел в нашу жизнь, сросся со всеми ее корнями, как единомышленник, как сотрудник, как страж, как советник, как друг.
То старшее поколение, в рядах которого мы выходили в конце прошлого века на дорогу революции, все, без остатка сметено со сцены. Чего не сделали каторжные тюрьмы царя, суровая ссылка, нужда эмигрантских лет, гражданская война и болезни, то доделал за последние годы Сталин, как злейший из бичей революции. Вслед за старшим поколением истреблена лучшая часть среднего, т.-е. того, которое пробудил 1917 г., и которое получало свое воспитание в 24-х армиях революционного фронта. Растоптана бесследно и лучшая часть молодежи, сверстников Льва. Сам он уцелел лишь чудом: благодаря тому, что сопровождал нас в ссылку, затем в Турцию. За годы нашей последней эмиграции мы приобрели многочисленных новых друзей, и некоторые из них близко вошли в жизнь нашей семьи, как бы став ее членами. Но все они впервые встретились с нами только за эти последние годы, когда мы приблизились к старости. Один Лев знал нас молодыми и участвовал в нашей жизни с тех пор, как знал самого себя. Оставаясь молодым, он как бы стал нашим ровесником… Он прошел с нами через нашу вторую эмиграцию: Вена, Цюрих, Париж, Барселона, Нью-Йорк, Амхерст (концентрационный лагерь в Канаде) и, наконец, Петроград. Еще совсем мальчиком — ему шел двенадцатый год — он уже, по своему, сознательно, проделал переход от Февральской революции к Октябрьской. Его отрочество проходило под высоким давлением. Он прибавил себе год, чтоб поскорее вступить в Комсомол, который кипел тогда всеми страстями пробужденной молодежи. Молодые булочники, среди которых он вел пропаганду, награждали его свежей булкой, и он радостно приносил ее под прорванным локтем своей куртки. Это были жгучие и холодные, великие и голодные годы. По собственной воле Лев ушел из Кремля в пролетарское студенческое общежитие, чтоб не отличаться от других. Он отказывался садиться с нами в автомобиль, чтоб не пользоваться этой привилегией бюрократов. Зато он принимал ревностное участие во всех субботниках и других «трудовых мобилизациях», счищал с московских улиц снег, «ликвидировал» неграмотность, разгружал из вагонов хлеб и дрова, а позже, в качестве студента-политехника, ремонтировал паровозы. Если он не попал на действующий фронт, то только потому, что и прибавка двух и даже трех лет не могла бы помочь ему: гражданская война закончилась, когда ему не было еще и 15 лет. Но он несколько раз сопровождал меня на фронт, впитывал в себя его суровые впечатления и твердо знал, из-за чего идет кровавая борьба.
Последние телеграммы агентств сообщили, что Лев Седов жил в Париже в «самых скромных условиях», — гораздо более скромно, прибавим, чем квалифицированный рабочий. Но и в Москве, в те годы, когда его отец и мать занимали высокие посты, он жил не лучше, чем в последнее время в Париже, а хуже. Было ли это правилом среди бюрократической молодежи? Нет, это и тогда уже было исключением. В этом мальчике, потом подростке и юноше, рано пробудилось чувство долга и подвига.
В 1923 году Лев сразу и с головой окунулся в работу оппозиции. Было бы совсем неправильно видеть в этом одно лишь влияние родителей. Ведь в свое голодное, холодное и грязное общежитие он ушел из хорошей кремлевской квартиры, хотя и без сопротивления с нашей стороны, но против нашей воли. Его политическое направление определил тот самый инстинкт, который заставлял его предпочитать переполненные трамваи кремлевским лимузинам. Платформа оппозиции дала лишь политическое выражение органическим чертам его натуры. Лев непримиримо рвал с приятелями-студентами, которых бюрократические отцы когтями отдирали от «троцкизма», и находил дорогу к своим приятелям-булочникам. Так, с 17 лет началась его вполне сознательная жизнь революционера. Он скоро постиг искусство конспирации: нелегальных собраний, тайного печатания и распространения документов оппозиции. Комсомол быстро формировал кадры своих оппозиционных вождей.
Лев отличался выдающимися математическими способностями. Он неутомимо помогал многочисленным пролетарским студентам, не прошедшим средней школы. И в эту работу он вкладывал весь свой пыл: понукал, тянул вперед, бранил ленивых, — свое молодое учительство он ощущал, как службу своему классу. Его собственные занятия в Высшем Техническом Училище шли очень успешно. Но они отнимали у него лишь часть рабочего дня. Большая половина времени, сил и души отдавались делу революции.
Зимою 1927 года, когда начался полицейский разгром оппозиции, Льву истекал двадцать второй год. У него был уже ребенок, и он с гордостью приносил нам его показывать в Кремль. Ни минуту не колеблясь, однако, Лев решил оторваться от своей молодой семьи и школы, чтобы разделить нашу участь в Центральной Азии. Он действовал не только, как сын, но прежде всего, как единомышленник: надо было во что бы то ни стало обеспечить нашу связь с Москвой. Его работа в Алма-Ата, в течение года, была поистине беспримерной. Мы называли его министром иностранных дел, министром полиции, министром почт и телеграфа. И во всех этих своих функциях он должен был опираться на нелегальный аппарат. По поручению московского оппозиционного центра товарищ Х., очень преданный и надежный, приобрел телегу и тройку лошадей и работал, в качестве самостоятельного ямщика, между Алма-Ата и Фрунзе (Пишпек), тогда конечным пунктом железной дороги. Его задачей было доставлять нам каждые две недели тайную московскую почту и отвозить наши письма и рукописи обратно во Фрунзе, где его дожидался московский посланец. Приезжали иногда из Москвы к нам и специальные курьеры. Встречи с ними были не простым делом. Мы были поселены в доме, со всех сторон окруженном учреждениями ГПУ и квартирами его агентов. Внешние связи лежали целиком на Льве. Он уходил из квартиры глубокой дождливой или снежной ночью или, обманув бдительность шпиков, скрывался днем из библиотеки, встречался с агентом связи в публичной бане, или в густых зарослях, под городом, или на восточном рынке, где толпились киргизы, с лошадьми, ослами и товарами. Каждый раз он возвращался возбужденный и счастливый, с воинственным огоньком в глазах и с драгоценной добычей под бельем. Так, в течение года он оставался неуловим для врагов. Мало того, он поддерживал с этими врагами, вчерашними «товарищами», самые «корректные», почти «приятельские» отношения, проявляя незаурядные такт и выдержку и бережно охраняя нас от внешних толчков.
Идейная жизнь оппозиции тогда била ключом. Это был год VI конгресса Коминтерна. В московских пакетах приходили десятки писем, статей, тезисов, от известных и неизвестных. В первые месяцы, до резкой перемены курса ГПУ, многочисленные письма приходили также по официальной почте из разных мест ссылки. В этом пестром материале надо было тщательно разбираться. И здесь я не без изумления убеждался как, незаметно для меня, успел вырасти этот мальчик, как хорошо он разбирался в людях, — он знал гораздо большее число оппозиционеров, чем я — как надежен был его революционный инстинкт, позволявший ему без колебаний отличать настоящее от фальшивого, прочное от поверхностного. Глаза матери, которая знала сына лучше, загорались гордостью при наших беседах.
За апрель-октябрь получено было около 1.000 политических писем и документов и около 700 телеграмм; отправлено было нами за то же время около 550 телеграмм и не менее 800 политических писем, в том числе ряд крупных работ, как «Критика программы Коминтерна» и пр. Без сына я не выполнил бы и половины этой работы.
Столь тесное сотрудничество не означало, однако, что между нами не возникали прения, а иногда и острые столкновения. Отношения мои с Львом, ни теперь, ни позже, в эмиграции, — нужно сказать это прямо, — далеко не отличались ровным и безмятежным характером. Я не только противопоставлял его категорическим суждениям, нередко малопочтительным в отношении кое-каких «стариков» из оппозиции, столь же категорические поправки и оговорки, но и проявлял по отношению к нему свойственные мне в практических вопросах педантизм и требовательность. От этих черт, может быть полезных и даже необходимых в работе большого масштаба, но достаточно несносных в личных отношениях, наиболее близким ко мне людям нередко приходилось трудно. А так как самым близким из молодежи был ко мне сын, то ему приходилось обычно труднее всего. На поверхностный взгляд могло даже казаться, что наши отношения проникнуты суровостью или отчужденностью. Но под этой видимостью жила и горела глубокая взаимная привязанность, основанная на чем то неизмеримо большем, чем общность крови: на солидарности взглядов и оценок, симпатий и ненавистей, на совместно пережитых радостях и страданиях, на общих больших надеждах. И эта взаимная привязанность вспыхивала время от времени таким согревающим пламенем, которое всех нас троих сторицей вознаграждало за мелкие трения будней.
Подпишитесь на нас в telegramТак мы прожили, в 4.000 километров от Москвы, в 250 километров от железной дороги, трудный и незабвенный год, который весь остался в памяти под знаком Льва, вернее Левика или Левусятки, как мы его называли. В январе 1929 года Политбюро постановило выслать меня «из пределов СССР», — как оказалось, в Турцию. Членам семьи предоставлено было право сопровождать меня. Опять без колебаний Лев решил ехать с нами в изгнание, оторвавшись навсегда от жены и мальчика, которых очень любил.
В нашей жизни открылась новая глава, почти с чистой страницы: связи, знакомства, дружбы приходилось заводить заново. И снова сын стал для нас всем: посредником, секретарем, как в Алма-Ата, но на несравненно более широкой арене. Иностранные языки, которыми он в детстве владел лучше, чем русским, оказались в сутолоке революционных годов почти совершенно забыты. Пришлось изучать их заново. Началась совместная литературная работа. Архивы и библиотека были полностью в руках Льва. Он хорошо знал сочинения Маркса, Энгельса, Ленина, знал отлично мои книги и рукописи, историю партии и революции, историю термидорианских фальсификаций. Еще в хаосе алма-атинской публичной библиотеки он изучил комплекты «Правды» за советские годы и сделал из них, с безошибочной находчивостью, необходимые выборки и цитаты. Без этого драгоценного материала и без дальнейших архивных и библиотечных изысканий Льва, сперва в Турции, затем в Берлине, наконец, в Париже, невозможна была бы ни одна из написанных мною за последние десять лет работ, в частности «История русской революции». Его сотрудничество, необозримое по количеству, отнюдь не носило «технический» характер. Самостоятельный выбор фактов, цитат, характеристик предопределял зачастую, как метод моего изложения, так и выводы. В «Революции, которую предали», есть не мало страниц, написанных мною на основании нескольких строк из письма сына и присланных им иллюстраций из недоступных мне советских газет. Еще больше материалов доставил он мне для биографии Ленина. Такое сотрудничество было возможно только потому, что наша идейная солидарность перешла в кровь и нервы. Почти на всех моих книгах, начиная с 1928 года, надо было бы, по справедливости, рядом с моим именем написать и имя сына.
В Москве Льву оставалось года полтора до завершения инженерного образования. Мы настаивали с матерью на том, чтоб он вернулся заграницей к покинутой науке. На Принкипо успела сформироваться тем временем, в тесном сотрудничестве с сыном, группа новых молодых сотрудников, из разных стран. Лев согласился на отъезд лишь под давлением того довода, что в Германии он сможет оказывать неоценимые услуги международной левой оппозиции. Возобновив в Берлине свои научные занятия (начинать приходилось сначала), Лев одновременно с головой вошел в революционную работу. Вскоре он вступил представителем русской секции в Интернациональный Секретариат. Его тогдашние письма ко мне и к матери показывают, как быстро он врастал в политическую атмосферу Германии и Западной Европы, как хорошо распознавал людей и разбирался в разногласиях и бесчисленных конфликтах того младенческого периода нашего движения. Его революционный инстинкт, обогащенный уже серьезным опытом, помогал ему почти во всех случаях самостоятельно нащупать правильную дорогу. Сколько раз мы радовались, находя в его свеже распечатанном письме те самые соображения и заключения, которые я только накануне рекомендовал его вниманию. И как хорошо — страстно и сдержанно — радовался он сам таким совпадением наших идей! Собрание писем Льва составит, несомненно, один из ценнейших источников для изучения внутренней предыстории Четвертого Интернационала.
Но в центре его внимания продолжали стоять русские дела. Уже на Принкипо он стал фактическим издателем русского «Бюллетеня Оппозиции», с самого его возникновения (середина 1929 года), и окончательно сосредоточил эту работу в своих руках с момента своего переезда в Берлин (начало 1931 года), куда вслед за ним переведен был из Парижа и «Бюллетень». Последнее полученное нами письмо Льва, написанное 4 февраля 1938 года, за 12 дней до смерти, начинается словами: «Посылаю вам оттиски «Бюллетеня», ибо следующий пароход не скоро идет, «Бюллетень» же готов будет лишь завтра утром». Выход каждого номера был маленьким событием в его жизни, — маленьким событием, которое стоило больших усилий. Составление номера, обработка сырых материалов, писание статей, тщательная корректура, экспедиция, переписка с друзьями и корреспондентами и, не на последнем месте, собирание денежных средств. Зато как гордился он каждым «удачным» номером! В первые годы эмиграции он вел огромную переписку с оппозиционерами в СССР. Но к 1932 году ГПУ разрушило почти все наши связи. Приходилось искать свежей информации обходными путями. Лев всегда был настороже, жадно ища нитей из России, перехватывая возвращающихся туристов, советских студентов в командировке или сочувствующих чиновников заграничных представительств. Он часами бегал по Берлину, потом по Парижу, чтоб оторваться от преследовавших его шпиков ГПУ и не скомпрометировать своего осведомителя. За все эти годы не было ни одного случая, когда кто-либо пострадал бы вследствие его неосторожности, невнимания или опрометчивости.
В списках ГПУ он значился под кличкой «сынок». Как сообщал покойный Райсс, на Лубянке не раз говорили: «ловко работает сынок; старику было бы нелегко без него». Это было истинной правдой. Нелегко было бы без него. Тяжело будет без него! Именно поэтому агенты ГПУ, проникавшие также и в организации оппозиции, окружали Льва густой сетью наблюдения, интриг, подвохов. В московских процессах имя его неизменно фигурировало рядом с моим. Москва искала случая покончить с ним во что бы то ни стало!
После прихода Гитлера к власти «Бюллетень Оппозиции» был немедленно запрещен. Лев провел в Германии еще ряд недель, ведя нелегальную работу и укрываясь от Гестапо по чужим квартирам. Мы с матерью забили тревогу, настаивая на немедленном выезде его из Германии. Весной 1933 года Лев решился, наконец, покинуть страну, которую успел узнать и полюбить, и переселиться в Париж, куда, вслед за ним, последовал и «Бюллетень». Здесь Лев снова возобновил занятия: пришлось сдавать экзамен за французскую среднюю школу, затем в третий раз начинать с первого курса, в Сорбонне, по физико-математическому факультету. Жил он в Париже в трудных условиях, в нужде, университетской наукой занимался урывками, но благодаря выдающимся способностям, довел все же занятия до конца, т.-е. до диплома.
Главные его силы в Париже еще в большей мере, чем в Берлине, посвящены были революции и литературному сотрудничеству со мной. В последние годы Лев сам стал более систематически писать для печати Четвертого Интернационала. По отдельным признакам, главным образом, по его записям воспоминаний для моей автобиографии, я еще на Принкипо стал подозревать у него литературные способности. Но он был перегружен всякой другой работой, а так как идеи и темы у нас были общие, то писательскую работу он предоставлял мне. В Турции он написал, помнится, только одну более крупную статью: «Сталин и Красная армия, или как пишется история», за подписью П. Маркина, матроса-революционера, с которым его в детские годы связывала окрашенная горячим обожанием дружба. Эта работа вошла в мою книгу «Сталинская школа фальсификаций». В дальнейшем статьи его все чаще появляются на страницах Бюллетеня и других изданий Четвертого Интернационала, каждый раз под давлением необходимости: Лев писал только тогда, когда имел, что сказать, и когда знал, что никто другой лучше его не скажет. Во время норвежского периода нашей жизни я с разных сторон получал требования дать анализ стахановского движения, которое застигло, до некоторой степени, наши организации врасплох. Когда выяснилось, что затянувшаяся болезнь не дает мне справиться с задачей, Лев прислал мне проект своей статьи о стахановщине, с очень скромным препроводительным письмом. Работа показалась мне прекрасной, по серьезности и всесторонности анализа, по сжатости и выразительности изложения. Помню, как обрадовал Льва мой горячий хвалебный отзыв! Статья была напечатана на нескольких языках и сразу установила правильную точку зрения на «социалистическую» сдельщину под бюрократическим кнутом. Десятки позднейших статей ничего существенного не прибавили к этому анализу.
Главной литературной работой Льва явилась, однако, его книга «Московский процесс», посвященная суду над 16-ью (Зиновьев, Каменев, Смирнов и др.) и вышедшая на французском, русском и немецком языках. Мы с женой находились в то время в норвежском плену, связанные по рукам и ногам, под ударами самой чудовищной клеветы. При некоторых формах паралича люди все видят, слышат и понимают, но неспособны шевельнуть пальцем, чтоб отвратить смертельную опасность: такому политическому параличу подвергло нас норвежское «социалистическое» правительство. Каким неоценимым подарком явилась для нас в этих условиях книга Льва, первая сокрушительная отповедь кремлевским фальсификаторам. Начальные страницы, помню, показались мне бледными: это потому, что они лишь перелагали уже ранее данную политическую оценку общего состояния СССР. Но с того момента, как автор приступал к самостоятельному анализу самого процесса, я почувствовал себя полностью захваченным. Каждая следующая глава казалась мне лучше предшествующей. «Молодец Левусятка!», говорили мы с женой. «Есть у нас защитник!». Как радостно должны были гореть его глаза, когда он читал наши горячие похвалы! В некоторых газетах, в частности, в центральном органе датской социал-демократии, высказывалась уверенность в том, что, несмотря на строгие условия интернирования, я нашел, видимо, способ принять участие в работе, вышедшей под именем Седова. «Чувствуется перо Троцкого»… Все это — вымысел. В книге нет ни одной моей строки… Многие товарищи, которые склонны были относиться к Седову только, как к «сыну Троцкого», — так в Карле Либкнехте долго видели только сына Вильгельма Либкнехта! — имели случай убедиться хотя бы из этой книжки, что он представляет не только самостоятельную, но и крупную фигуру.
Лев писал так же, как делал все остальное, т.-е. добросовестно: изучал, обдумывал, проверял. Тщеславие писательства было ему чуждо. Агитаторская декламация его не прельщала. В то же время каждая написанная им строка согрета живым огоньком, источником которого являлся его неподдельный революционный темперамент.
События личной и семейной жизни, в неразрывной связи с большими политическими событиями нашей эпохи, сформировали этот темперамент и закалили его. В 1905 году мать сидела в петербургской тюрьме в ожидании ребенка. Либеральное дуновение дало ей свободу осенью. Мальчик родился в феврале следующего года. В это время я уже был в тюрьме. Повидать впервые сына мне довелось только 13 месяцев спустя, после побега из Сибири. Самые ранние его впечатления овеяны были дыханием первой русской революции, поражение которой выбросило нас в Австрию. В сознание восьмилетнего мальчика постучалась война, выбросившая нас в Швейцарию. Моя высылка из Франции была для него следующим большим уроком. На пароходе он вел мимические революционные беседы с каталонцем-кочегаром. Революция означала для него все блага, прежде всего — возвращение в Россию. На обратном пути из Америки, под Галифаксом, одиннадцатилетний Левик ударил кулачком британского офицера. Он знал кого ударить: не матросов, которые сносили меня с парохода, а офицера, который распоряжался. В Канаде, во время моего заключения в концентрационном лагере, Лев учился прятать и незаметно опускать в почтовый ящик письма, не просмотренные полицией. В Петрограде он сразу окунулся в атмосферу травли против большевиков. В буржуазной школе, куда он вначале попал, сынки либералов и эсеров избивали его, как сына Троцкого. Он пришел однажды в союз деревообделочников, где работала его мать, с окровавленной рукой: это у него было в школе политическое объяснение с Керенским-сыном. Он примыкал на улицах ко всем большевистским демонстрациям и прятался под воротами от вооруженных сил тогдашнего Народного Фронта (коалиция кадетов, эсеров и меньшевиков). После июльских дней он, побледневший и исхудавший, посещал меня в тюрьме Керенского-Церетели. В семье знакомого полковника, за обедом, Лев и Сергей с ножами в руках набросились на офицера, заявившего, что большевики — агенты кайзера. Также приблизительно они ответили инженеру Серебровскому, нынешнему члену сталинского ЦК, когда тот попытался убедить их, что Ленин — немецкий шпион. Левик научился рано скрежетать молодыми зубами при чтении газетных клевет. Октябрьские дни он провел с матросом Маркиным, который, в свободные минуты, учил его в подвале искусству стрельбы.
Так формировался будущий борец. Революция не была для него абстракцией, о, нет! Она проникала в поры его кожи. Оттого он так серьезно относился к революционному долгу, начиная с субботников и занятий с отстающими. Оттого позже он так страстно вступил в борьбу с бюрократией. Осенью 1927 года Лев совершил «оппозиционную» поездку по Уралу, вместе с Мрачковским и Белобородовым. По возвращении оба они с искренним восторгом говорили о поведении Льва во время острой и безнадежной борьбы, об его непримиримых выступлениях на собраниях молодежи, об его физической неустрашимости пред лицом хулиганских отрядов бюрократии, об его нравственном мужестве, позволявшем его встречать поражение с высоко поднятой молодой головой. Когда он вернулся с Урала, возмужавший за шесть недель, я был уже исключен из партии. Надо бы готовиться к ссылке.
В нем не было безрассудства или щегольства удалью. Он был умен, осторожен и расчетлив. Но он знал, что опасность есть стихия революции, как и войны. Он умел, когда нужно было, а нужно было часто, идти навстречу опасности. Жизнь его во Франции, где ГПУ имеет друзей во всех этажах государственного здания, представляла почти непрерывную цепь опасностей. Профессиональные убийцы преследовали его по пятам. Они жили рядом с его квартирой. Они воровали его письма, архивы и подслушивали его беседы по телефону. Когда он, после болезни, проводил две недели на берегу Средиземного моря, — единственный отдых за ряд лет, — агенты ГПУ поселились в том же пансионе. Когда он собирался выехать в Мюльхаузен для встречи с швейцарским адвокатом по делу о клевете сталинцев в печати, на вокзале в Мюльхаузене его поджидала целая шайка ГПУ, та самая, которая позже убила Игнатия Райсса. Лев избежал верной гибели только благодаря тому, что, заболев накануне, не мог, из-за температуры в 40 градусов, выехать из Парижа. Все эти факты установлены судебными властями Франции и Швейцарии. А сколько остается еще нераскрытых тайн? Его ближайшие друзья писали нам три месяца тому назад, что он подвергается в Париже слишком непосредственной опасности, и настаивали на его переезде в Мексику. Лев отвечал: опасность несомненна, но Париж сейчас слишком важный боевой пост, и покидать его было бы преступлением. Оставалось только склониться перед этим доводом.
Когда, с осени прошлого года, открылась серия разрывов заграничных советских агентов с Кремлем и ГПУ, Лев естественно оказался в центре этих событий. Некоторые друзья протестовали против его общения с «непроверенными» новыми союзниками: возможна провокация. Лев отвечал: элемент риска несомненен; но невозможно развернуть это важное движение, если встать в стороне от него. Надо было брать Льва и на этот раз таким, каким его создали природа и политическая обстановка. Как подлинный революционер, он ценил жизнь лишь постольку, поскольку она служила освободительной борьбе пролетариата.
16-го февраля вечерние мексиканские газеты напечатали краткую телеграмму о смерти Льва Седова, в результате хирургической операции. Занятый спешной работой, я не видел этих газет. Диего Ривера самостоятельно проверил сообщение по радио и пришел ко мне со страшной вестью. Через час я сообщил Наталье о смерти сына, — в том же самом месяце, феврале, в котором 32 года тому назад Наталья сообщила мне в тюрьму о его рождении. Так закончился для нас день 16-го февраля, самый черный день в нашей личной жизни.
Мы ждали многого, почти всего, но не этого. Ведь совсем недавно Лев писал нам о своем намерении поступить рабочим на завод. Одновременно он выражал надежду, что будет писать для научного института историю русской оппозиции. Он был полон планов. Всего за два дня до вести о смерти мы получили от него бодрое и жизнерадостное письмо, с датой 4 февраля. Вот оно перед мною. «Готовимся к процессу в Швейцарии, писал он, где обстановка очень благоприятна и в отношении т. н. «общественного мнения» и в отношении властей». Он перечислял ряд других благоприятных фактов симптомов. «En somme nous marquons des points». Письмо дышало уверенностью в будущем. Откуда же эта зловещая болезнь и молниеносная смерть через 12 дней? Вопрос окутан для нас полной тайной. Будет ли она когда-нибудь разъяснена?
Первое и естественное предположение: его отравили. Найти доступ к Льву, к его одежде, к его пище, для агентов Сталина не представляло большого труда. Способна ли судебная экспертиза, даже свободная от «дипломатических» соображений, придти на этот счет к окончательному выводу? В связи с военной химией искусство отравления достигло ныне исключительного развития. Тайны этого искусства недоступны, правда, простым смертным. Но отравителям ГПУ доступно все. Вполне возможно допустить такой яд, который не поддается установлению после смерти даже при самом тщательном анализе. А где гарантии тщательности?
Или же они убили его без помощи химии? Слишком много пришлось вынести этому молодому и, в глубинах своего характера, очень чуткому и нежному существу. Уже многолетняя кампания лжи против отца и лучших старших товарищей, которых Лев с детства привык уважать и любить, глубоко потрясла его нравственный организм. Длинная серия капитуляций участников оппозиции нанесла ему не менее тяжкий удар. Затем последовало самоубийство в Берлине Зины, старшей моей дочери, которую Сталин вероломно, из голой мстительности, оторвал от детей, от семьи, от среды. Лев оказался с трупом старшей сестры и ее шестилетним мальчиком на руках. Он решил попытаться вступить по телефону в связь с младшим братом, Сергеем, в Москве. Растерялось ли ГПУ перед фактом самоубийства Зины, или же надеялось подслушать какие-либо тайны, но телефонная связь была, вопреки ожиданиям, установлена, и Льву удалось живым голосом сообщить в Москву трагическую весть. Таков был последний разговор наших двух мальчиков, обреченных братьев, над еще неостывшим телом сестры. Кратки, скупы, целомудрены были сообщения Льва о пережитом к нам на Принкипо. Он слишком щадил нас. Но под каждой строкой чувствовалось невыносимое нравственное напряжение.
Материальные трудности и лишения Лев переносил легко, с шуткой, как подлинный пролетарий, но и они, конечно, оставляли свой след. Неизмеримо разрушительнее действовали дальнейшие нравственные испытания. Московский процесс 16-ти, чудовищный характер обвинений, кошмарные показания подсудимых, в том числе Смирнова и Мрачковского, которых Лев так близко знал и любил, неожиданное интернирование отца и матери в Норвегии, четыре месяца неизвестности, похищение архивов, таинственный увоз нас с женой в Мексику, второй московский процесс, с еще более бредовыми обвинениями и признаниями, исчезновение брата Сергея по обвинению в «отравлении рабочих», бесчисленные расстрелы людей, которые были ранее близкими друзьями или оставались друзьями до конца; преследования и покушения ГПУ во Франции, убийство Райсса в Швейцарии; ложь, низость, предательство и подлог, — нет, «сталинизм» был для Льва не абстрактным политическим понятием, а непрерывным рядом нравственных ударов и психических поражений. Пришлось ли московским мастерам еще дополнительно прибегать к химии, или же достаточным оказалось всего того, что они сделали раньше, вывод остается один и тот же: это они убили его. И весть о его смерти они отметили в календаре Термидора, как крупное торжество.
Прежде, чем убить, они сделали все для того, чтоб оклеветать и очернить нашего сына в глазах современников и потомства. Каин Джугашвили и его помощники пытались изобразить Льва агентом фашизма, тайным сторонником капиталистической реставрации в СССР, организатором железнодорожных крушений и убийства рабочих. Тщетны усилия негодяев! Тонны термидорианской грязи отскакивают от этого молодого образа, не оставляя на нем пятна. Лев был насквозь чистым, честным, прозрачным человеческим существом. Он мог на любом рабочем собрании рассказать свою жизнь, — увы, недолгую — день за днем, как я ее вкратце рассказываю здесь. Ему нечего было стыдиться или скрывать. Нравственное благородство составляло основную ткань его характера. Он непоколебимо служил делу угнетенных, потому что оставался верен самому себе. Из рук природы и истории он вышел человеком героического склада. Великие и грозные события, которые надвигаются на нас, будут нуждаться в таких людях. Если б Лев дожил до этих событий, он показал бы в них свою подлинную меру. Но он не дожил. Нет больше нашего Льва, мальчика, сына, героического борца!
Вместе с матерью его, которая была для него самым близким существом в мире, мы переживаем эти страшные часы, вспоминаем его образ, черту за чертой, не верим, что его больше нет, и плачем, потому что не верить нельзя. Как освоиться нам с той мыслью, что не существует более на земном шаре этой теплой человеческой точки, которая была связана с нами такими нерасторжимыми нитями общих воспоминаний, взаимного понимания, и нежной привязанности? Никто не знал и не знает нас так, как он знал, с нашими сильными и с нашими слабыми сторонами. Он был частью, молодой частью нас обоих. По сотням поводов наши мысли и чувства тянулись ежедневно к нему в Париж. Вместе с нашим мальчиком умерло все, что еще оставалось молодого в нас самих.
Прощай, Лев! Прощай, милый и несравненный друг! Мы не думали с матерью, не ждали, что судьба возложит на нас еще и эту страшную работу: писать твой некролог. Мы жили в твердой уверенности, что еще долго после нас ты будешь продолжателем нашего общего дела. Но мы не сумели охранить тебя. Прощай, Лев! Мы завещаем твою безупречную память молодому поколению рабочих всего мира. Ты будешь жить по праву в сердцах всех тех, кто работает, страдает и борется за более светлый мир. Революционная молодежь всех стран! Прими от нас образ нашего Льва, усынови его, он заслуживает того, — и пусть отныне он незримо участвует в твоих боях, если судьба отказала ему в счастье участвовать в твоей последней победе.
= Исторические чтения =
Смерть сына Троцкого
Седов умер в Париже
ФОТО1 Л.Л.Седов, сын Троцкого умер вчера в Париже вследствие молниеносной болезни кишечника. Две последовательные операции, произведенные больному в клинике Мирабо, не могли спасти его. Вторая операция была решена консилиумом врачей во вторник вечером, как последняя надежда, настолько состояние больного было тяжелым. В клинике не знали, что больной - сын Л.Троцкого. Л.Седова привезли под вымышленным именем. ...
Покойному было 32 года. При последних минутах его присутствовала жена, с которой он жил в скромной студенческой квартире на улице Лакретель. ...
Вторая операция была произведена в 9 часов вечера. Обращаясь к врачам с последним призывом "сделать все возможное", жена объявила, что на операционном столе лежит не "мсье Мартэн", а сын Троцкого, Л.Седов.
После операции Седов провел сравнительно спокойную ночь, Скончался он в 11 час. 30 мин. утра.
Л.Седов был старшим сыном Л.Троцкого, и вместе с отцом выслан был из СССР в Турцию. До высылки он исполнял при отце обязанности секретаря. В изгнании он вернулся к научной работе, поступил в берлинский университет, но там занятия ему пришлось прервать вследствие прихода национал-социалистов к власти. Сын Троцкого переехал в Париж и продолжал обучение в Сорбонне. Он считался способным математиком. ... Дознание по делу об убийстве Игната Рейса обнаружило, что агенты ГПУ вели слежку за Седовым в течение года и готовили покушение на него в Мюлузе. В последнее время французская полиция бдительно охраняла его. Естественно, что при первом известии о смерти Седова, в кругах "троцкистов" распространился слух, что Седова "убили агенты ГПУ"...
| Смерть Л.Седова |
Заболевание кишечника
Смерть Л.Седова от молниеносного заболевания кишечника породила, как мы вчера отмечали, слухи о том, что сын Троцкого стал жертвой покушения со стороны тайных агентов ГПУ. Во избежание распространения кривотолков и в целях выяснения истины, семья и друзья покойного потребовали судебно-медицинского вскрытия тела. Вскрытие было произведено вчера. Тело Седова было перевезено вчера в 12 часов дня в анатомический театр. Судебный врач Поль произвел вскрытие в 4 часа дня и установил, что смерть последовала от общего воспаления брюшин. Стенки желудка и кишок изъяты и отправлены в муниципальную лабораторию, где д-р Кон-Альбрехт подвергнет их химическому анализу.
Соболезнование
В крематории Пэр-Лашэз должно было вчера состояться сожжение тела сына Троцкого, Льва Седова. На похороны явилось около 1000 человек. Гроб был накрыт советским флагом. Присутсвовашие встретили автомобиль с флагом пением "Интернационала".
Затем были произнесены четыре речи. Росс и Розенталь обрушились на Сталина, бельгийский троцкист Ле Суаль и французский Фротт выразили соболезнование Троцкому.
"Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)" Париж. Март 1938 года
Вскрытие и расследование
Страшная весть потрясла авангард международного пролетариата Лев Седов - наш товарищ Седов, сын Льва Троцкого умер в среду 16 февраля в 11 час 30 мин. утра. Перевезенный за несколько дней до этого в больницу, где его подвергли операции ("заворот кишок") наш несчастный товарищ скончался от инфекции. Чтобы пролить свет на все обстоятельства смерти нашего товарища, мы потребовали официального вскрытия и расследования. Но уже сейчас, еще до результатов вскрытия - ясно, что действительной причиной смерти нашего товарища, погибшего в цвете лет в 32 года, кроется в тех чудовищных и систематических преследованиях, попытках похищения, убийства, покушений и отравлений, которым он в течение долгого времени подвергался со стороны сталинской полиции.
Жизнь Льва Седова разрушалась клеветой, постоянными угрозами убийства со стороны гепеуровских бандитов, которые - как это установлено полицейским расследованием, сопровождали его во время его летних каникул в Антибы, устроили наблюдательный пост возле его квартиры, готовили ему, как Райссу - ловушку в Мильюзе; коротко говоря в ожидании подходящего момента для его физического убийства, они превратили его жизнь в сплошную пытку, в постоянное ожидание смерти. В этих условиях малейший физический недуг становился для нашего товарища жизнеопасным.
Расшатанный организм человека находившегося под постоянной угрозой смерти за то, что он отдал свою жизнь служению идеям Ленина и Троцкого, не выдержал, - если даже допустить (это еще покажет вскрытие), что он не был просто отравлен.
Вот почему мы можем уже сейчас утверждать: его убили палачи и гангстеры сталинизма, это они несут ответственность за смерть этого испытанного борца, который при других обстоятельствах непременно справился бы с этой болезнью. ...
Сталин виновен в смерти обоих дочерей Троцкого, он убил его сына Сергея, взведя на него гнусное обвинение в отравлении рабочих, а теперь Сталин погубил молодого, испытанного, талантливого большевистского борца, активного деятеля русской секции IV Интернационала, страстного разоблачителя сталинских преступлений.
Международный Секретариат IV Интернационала Политбюро Интернациональной Рабочей Партии (французская секция). Российская секция большевиков-ленинцев. 17 февраля 1938
Дела давно минувших дней
Агент НКВД Рамон Меркадер завел с молодой секретаршей Льва ТРОЦКОГО роман, постепенно завоевав доверие всего дома. Однажды Меркадер попросил Троцкого посмотреть свою политическую статью - тот согласился и попал в засаду
Ровно 72 года назад в Мексике был смертельно ранен Лев Троцкий
Разговорить внучку Троцкого Юлию Аксельрод оказалось нелегко: ответы ее зачастую односложны, за подробностями она отсылает к своей еще не изданной книге «Лев Троцкий и его семья», составленной из семейной переписки, официальных документов, фрагментов исторических трудов, воспоминаний. И дело, наверное, не в том, что Юлия Сергеевна избегает неудобных вопросов. О своем всемирно знаменитом дедушке она действительно знает только из писем и книг. Родилась в 1936-м — через шесть лет после того, как ближайший соратник Ленина, один из организаторов Октябрьской революции, создатель Красной Армии Лев Давидович Троцкий был выслан из СССР. По иронии судьбы день рождения Юлии — 21 августа — совпал с днем кончины деда, погибшего в 1940-м. Тайна родства с известным революционером была открыта Юлии лишь к ее совершеннолетию. К этому времени изгнанник Троцкий давно уже покоился в могиле в далеком мексиканском Койоакане — богемном районе столицы Мехико, представляющем город в городе, а его убийца — агент НКВД Рамон Меркадер, нанесший Троцкому смертельный удар ледорубом в голову, — отбывал 20-летнее тюремное заключение. Под колеса той же убийственной машины попали первая жена и соратница Троцкого по революционному подполью Александра Соколовская, дочери Нина и Зинаида, сыновья Лев и Сергей, зятья, невестки, внуки, сестра, племянники... Кто-то умер от одиночества и болезней, кто-то покончил с собой или исчез бесследно, кто-то десятки лет отсидел в лагерях или был расстрелян. На Троцком сработало правило бумеранга: кровь за кровь, смерть за смерть.
А крови по воле Льва Давидовича было пролито немало. «Красный террор - это орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать» (цитата из работы Троцкого «Коммунизм и терроризм»). Наводя порядок в Красной Армии, интеллигентно сверкая пенсне, главный идеолог Октября издает распоряжение о расстреле каждого десятого из тех, кто в хаосе войны от страха и растерянности покидал окопы. Знаменитый приказ Сталина № 227 «Ни шагу назад!», наводивший ужас на солдат похлеще немецко-фашистской армии, - это уже плагиат, отработанная схема со времен Гражданской войны.
 |
В декабре 1919 года Троцкий предложил ввести обязательную милитаризацию труда, предполагавшую расправы и репрессии - теперь уже по отношению к рабочим. «Верно ли, будто принудительный труд всегда непродуктивен?.. Это самый гнусный, вульгарный, либеральный предрассудок», - писал Троцкий в 15-м томе своих сочинений, предлагая создание «ударных батальонов», способных повысить производство личным примером и репрессиями.
Методы принуждения, насилия, администрирования, которые в свое время насаждал Троцкий, были использованы Сталиным во время коллективизации. Не без «подсказки» Троцкого возникла и идея
ГУЛАГа: именно он в первые послереволюционные годы настаивал на том, что «враждебные государству элементы в массовом порядке должны направляться на объекты строительства пролетарского государства».
Сталин учился у Троцкого, боялся его и ненавидел - за явное превосходство в уме, блестящий ораторский талант и острое перо, за близость к Ленину, за культ личности, в конце концов, воплощенный в портретах, висевших на каждом шагу, и даже в песнях: «Так пусть же Красная сжимает властно свой штык мозолистой рукой. С отрядом флотских товарищ Троцкий нас поведет в последний бой...».
Лев Давидович явно недооценил «самую выдающуюся посредственность бюрократии», как назовет он позже своего политического противника в книге воспоминаний «Моя жизнь». В 1925-м Троцкий был освобожден от должности наркома по военным делам. Началась его травля, ставшая генеральной репетицией массовых советских репрессий. В 1928-м Троцкий был выслан с семьей в Казахстан, через три года - еще дальше от СССР, в Турцию.
Лишенный советского гражданства, он переезжал из страны в страну: Турция, Франция, Норвегия, где старались избавиться от нежелательного иммигранта, опасаясь осложнить отношения с Советским Союзом. У Троцкого конфисковали все произведения, его поместили под домашний арест, грозились выдать советскому правительству. В 1936-м, не выдержав напряжения, Лев Давидович принял решение эмигрировать в Мексику.
Но его родных, оставшихся в СССР, это не спасло. Месть Сталина шла вдогонку. Он постарался стереть с лица земли всех, кто напоминал ему о Троцком. В их числе оказался и Сергей Седов - далекий от политики молодой ученый, светлый и абсолютно мирный человек, младший сын Троцкого от второго брака. В 1935-м он был выслан в Красноярск, спустя два года - расстрелян. Дочь Юлию Сергей Львович так и не увидел, лишь успел прислать телеграмму горячо любимой жене: «Поздравляю с рождением ребенка».
Из досье «Бульвара Гордона».
Лев Давидович Троцкий (при рождении Лейба Бронштейн) родился в Херсонской губернии (неподалеку от села Яновка Елисаветградского уезда) в семье зажиточных землевладельцев. Убежденным марксистом стал в тюрьме, куда попал за революционную деятельность. С 1900 года вместе с женой, активной революционеркой, Александрой Соколовской находился в ссылке в Иркутске.
Там Лев, обладавший литературным даром (за что и получил одну из подпольных кличек - Перо), установил связь с редакцией революционной газеты «Искра», издававшейся за границей, и заочно познакомился с Лениным. В 1902 году Лев Бронштейн бежал в Лондон, оставив жену и маленьких дочерей - Зинаиду и Нину. Именно тогда он вписал в чистый паспорт фамилию Троцкий, заимствованную у надзирателя одесской тюрьмы. Прибыв в Лондон к Ленину, Троцкий стал постоянным сотрудником «Искры», выступал на собраниях эмигрантов и благодаря умелому ораторству приобрел известность. В Париже познакомился с Натальей Седовой, от гражданского брака с которой у него родились сыновья Лев и Сергей.
Постепенно Троцкий становится значительной фигурой в международном коммунистическом движении. Он - основатель и идеолог троцкизма, один из организаторов Октябрьской революции и создателей Красной Армии. Был членом Политбюро ВКП(б), занимал должности председателя Реввоенсовета СССР, наркома по иностранным делам, наркома по военным и морским делам.
«ЕСЛИ Я СЛЫШУ НЕПРИВЫЧНОЕ СЛОВО «МАМА», ВЗДРАГИВАЮ ДО СИХ ПОР»
- Юлия Сергеевна...
Называйте меня Юлией. Я много лет прожила в США, там нет никаких отчеств.
Договорились. Юлия, читая вашу книгу, я поняла, что вы очень мужественный человек, - а иначе как хватило бы сил от корки до корки изучить такое количество документов, перечитать столько писем, за которыми - страшная трагедия всей вашей семьи?
Никогда не забуду тот день, когда, просматривая какие-то газеты в конце 80-х, наткнулась на упоминание заметки из «Правды» от 27 января 1937 года под заголовком «Сын Троцкого Сергей Седов пытался отравить рабочих». Он ведь был сослан в Красноярск, где устроился работать на машиностроительный завод. А там случился взрыв газогенератора, и хотя никто не пострадал, отца обвинили в попытке совершения теракта. Воспользовавшись этим обвинением, его расстреляли 29 октября 1937 года. В общественной библиотеке Нью-Йорка я отыскала микрофильмованную копию той газеты. Невозможно передать, что испытывала в этот момент, - меня трясло как в лихорадке.
- После этого вы и стали хлопотать о реабилитации вашего отца?
Да, и не напрасно. В конце того же, 1988 года, в газете «Известия» была опубликована информация о том, что Сергей Львович Седов реабилитирован. Извещение об этом мне прислали в США почтой. Кстати, подлинные фотографии отца я увидела только после открытия архивов КГБ. До этого в книгах и документальных фильмах за моего отца ошибочно выдавали другого человека.
 |
| С дочерью Зиной, 1907 год |
«Я не знала о нем (отце) почти ничего, пока не прочла его письма: теплые письма сына к родителям, ничего необычного, и страстные, романтические и лирические - к моей маме... Ему было примерно 29 лет, когда он написал их, а мне было почти 50, когда я их впервые прочла. Я представляла себе его стертые ноги, его одиночество, его нереализованные надежды. В моей памяти он всегда будет 29-летним...
Никто не знает, где его могила. Тысячи людей так же, как он, были казнены, брошены в общие ямы и покрыты тонким слоем земли».
Вы выросли, по сути, без мамы, которая вскоре после вашего рождения была арестована и отправлена в лагерь на восемь лет, а вернулась с Колымы через 15. В книге вы признаетесь в том, что так и не смогли привыкнуть к ней...
Наши отношения заключались в переписке, которую можно смело внести в Книгу рекордов Гиннесса как самую долгую в истории переписку матери с дочерью. Мы увиделись, когда мне исполнилось 16 лет. У нас с ней нет общих воспоминаний. Мы всегда жили в разных городах, а потом и в разных странах. Я никогда не называла ее мамой, и если слышу от сына это непривычное слово «мама», вздрагиваю до сих пор. Похожая ситуация была во многих семьях, пострадавших от репрессий.
Из книги Юлии Аксельрод «Лев Троцкий и его семья».
«Она рассказывала мне о моем отце - каким он был веселым, романтичным человеком. Любил опасные шутки: мог, например, использовать для писем бумаги Льва Троцкого с официальным штемпелем.
Сергей был в ссылке, и мать поехала к нему в Красноярск. Счастье было очень ярким. И - недолгим. На шестом месяце беременности, в июне 1936 года, мать уже ходила под окнами красноярской тюрьмы. Какое-то время после ареста Сергея держали в местной пересыльной тюрьме, и мать ходила к нему на свидания, пользуясь тем, что режим соблюдался не слишком строго. Свиданиями это назвать трудно, ибо мать его не видела, а он видел ее сквозь щель в оконном наморднике, и они могли перекликаться. Но однажды, когда мать вот так стояла на тюремном дворе и ждала, он резко крикнул ей:
- Возвращайся в Москву - меня завтра увозят!..
И мать вернулась в Москву к родителям на Маросейку. Из Красноярска она выехала через 10 дней после ареста Сергея. Никто не пришел проводить ее на вокзал. Это видно из протокола допроса. Может быть, это Сергей велел маме оформить развод, если его арестуют. Это было трудно, загс требовал справку о том, что муж арестован.
Когда мама пришла в НКВД просить такую справку, ей предложили стать осведомителем. Мать ответила: «Да как я могу это делать? Ведь от меня все шарахаются, как от прокаженной. Помогите мне хотя бы развестись». Они помогли. Как успешно шла карьера моей матери в качестве осведомительницы - не знаю. Думаю, что никак. Она и на следствии ничего не подписала - ни на себя, ни на Сергея, ни на других...
Она была арестована в 1937 году, когда мне было чуть больше года».
- Как познакомились ваши родители?
Об этом мама подробно рассказала на допросе. Прочтите, там все написано.
Из книги «Милая моя Ресничка» (составитель - Юлия Аксельрод).
«Протокол допроса Г. М. Рубинштейн.
Вопрос: Расскажите о вашем знакомстве и совместной жизни с Седовым С. Л.
Ответ: С Седовым Сергеем Львовичем я познакомилась на курорте летом 1934 года. Тогда, при знакомстве, и долгое время после этого не знала, что он является сыном Троцкого. Наши отношения с ним стали близкими, и после возвращения с курорта в Москву мы с ним решили вступить в брак. Должна сказать, что и я, и он до этого состояли в браке... Я с мужем развелась, а Седов со своей женой (первой) не был зарегистрирован, но жил с ней в одной комнате. Получилось так, что мы с ним зарегистрировались, но фактически жили в разных квартирах, каждый в своей...
Перед регистрацией Седов мне сказал, что он является сыном Троцкого. На мой вопрос, был ли он связан с политической деятельностью Троцкого, Седов ответил, что он с политической деятельностью Троцкого связан не был и когда Троцкого с семьей (жена и старший сын уехали с ним) выслали из СССР, то Седов Сергей не захотел с ними выехать, остался в Советском Союзе, окончил институт и к моменту моего с ним знакомства работал доцентом Московского авиационного института...
Как я уже сказала, в марте 1935 года мы с Седовым расписались в загсе, а примерно через месяц он был арестован и сослан в Красноярск. 10 мая 1935 года я окончила Московский текстильный институт, поступила на работу в «Хлопкопроект», а в октябре 1935 года с работы рассчиталась и уехала в Красноярск к Седову».
«О ТОМ, КЕМ БЫЛ МОЙ ДЕД, Я УЗНАЛА ОТ ОТЧИМА, КОГДА ОН ВЕЗ МЕНЯ К МАМЕ В ПОСЕЛОК НЕДАЛЕКО ОТ МАГАДАНА»
Каждое письмо к вашей маме Сергей Седов начинал с нежных слов: «Милая моя Ресничка». Откуда это смешное прозвище?
У нее одна ресница была седая.
- Сергей Седов успел узнать о том, что у него родилась дочь?
Зная приблизительно срок моего появления на свет, он прислал телеграмму, в которой поздравил маму с рождением ребенка. В анкете арестованного от 22 апреля 1937 года в графе «Семья» Сергей писал: «Жена - Г. М. Рубинштейн и с нею дочь, 1 год». Имени моего он, по-видимому, не знал.
Ваши бабушка и дедушка по материнской линии заменили вам родителей, всегда были рядом с вами. Они рассказывали вам правду о Сергее Седове, о Троцком?
Я не спрашивала их ни о чем, я чувствовала, что это будут неудобные вопросы.
- А как они относились к Троцкому?
Мы об этом никогда не говорили. Но я знаю, что бабушка с дедушкой были против маминого брака с моим отцом.
- А Троцкий и Наталья Седова одобряли этот брак?
С моей мамой они знакомы не были - их тогда уже выслали из СССР. Из писем дед и бабушка узнали о том, что с Лелей (первая жена Сергея Седова. - Авт. ) Сергей расстался и собирается жениться на другой женщине. Знали они и о бытовых трудностях влюбленных, которым негде было жить.
- Как сложилась мамина судьба?
Она отбыла срок, но еще оставалась на Колыме. Там работала бухгалтером, вышла замуж за Алана Мерка, выходца из дальневосточных эстонских переселенцев, арестованного еще студентом. После возвращения с Колымы они жили в Таллинне. Кстати, правду о том, кем был мой дед (Лев Троцкий. - Авт. ) , я узнала именно от отчима, когда он вез меня к маме в поселок Ягодное в 540 километрах от Магадана.
- Это было ваше решение - поехать к маме на Колыму? Или другого выбора не было?
Какой у меня был выбор? В 1951-м мои бабушка и дедушка как «социально опасные элементы» были высланы из Москвы и отправлены на поселение в Омскую область, в райцентр Усть-Тарка. На пять лет. Меня отправили с ними под конвоем. Дедушке было 72 года, бабушке - 67, а мне - 14. Паспорта в сельской местности не выдавали, и через год мой отчим, впервые ехавший в отпуск с Колымы, заехал за мной и увез к маме.
Из книги Юлии Аксельрод «Лев Троцкий и его семья».
«Это было 10 мая 1951 года. Бабушка с дедушкой в этот вечер вернулись из театра (не столь уж частое событие по тем временам). Помню, пока обыскивали квартиру, бабушка все допытывалась у дедушки: «Миша, что ты сделал? Скажи мне, что ты сделал, Миша?». - «Я ничего не сделал», - снова и снова повторял дедушка.
Жизнь в Усть-Тарке была крайне убогая. Очередь за хлебом приходилось занимать с ночи. У хозяйки избы, которая сдала нам место на полу, имелся всего лишь один чугунок. В нем она готовила еду и для себя, и для скотины. По улицам поселка жадно рыскали оголодавшие колхозные свиньи».
- Что еще запомнилось вам из ссыльного детства?
Помню, что в избе, где мы жили, - не изба даже, а саманный домик, маленький такой, квадратов 20, не больше - то и дело распахивалась дверь: одна баба заглянет, потом другая, третья... Бабушка спрашивает: «Что тебе нужно?». - «Ничего, - отвечает, - просто поглядеть».
Усть-Тарка, Омская область...По дороге в Красноярск в августе 1935-го Сергей Седов тоже проезжал через эти края. Между его и вашей ссылкой - 16 лет. Это же как долго люди жили в страхе, не зная, на кого укажет стрелка адской рулетки. После смерти Сталина бабушка с дедушкой вернулись в Москву?
Их амнистировали в 1953-м, но в Москве им жить запрещалось. Поселились в дальнем Подмосковье, в городке Александрове. В ссылке они задержались почти на год, потому что ехать было опасно - в это время на свободу вышли сотни тысяч заключенных, в том числе и уголовники. Бандиты бесчинствовали на железных дорогах из Сибири в центр. Через год после возвращения из ссылки дедушка Миша умер. Со временем мы с бабушкой перебрались в Москву, где я училась и работала.
Знали ли о вашем существовании ваши другие дед и бабушка - Лев Троцкий и Наталья Седова, находившиеся в изгнании?
О моем существовании в декабре 1950-го Наталье Ивановне написал историк Борис Николаевский - он в то время занимался перемещенными лицами. В письме он рассказал о бывшей заключенной-колымчанке (имени своего она раскрывать не хотела), знавшей, видимо, мою мать. Эта женщина очень точно описала Николаевскому все, что произошло с нашей семьей с 1934-го по 1946-й.
- А об аресте Сергея знали?
Да - из газеты. Из той же газеты «Правда», которую я прочла 50 лет спустя.
Из дневников Льва Троцкого.
«Наташу томит мысль о том, как тяжело чувствует себя Сережа в тюрьме (если он в тюрьме), - не кажется ли ему, что мы как бы забыли его, предоставили собственной участи. Если он в концентрационном лагере, на что надеяться ему? Он не может вести себя лучше, чем вел себя в качестве молодого профессора в своем институте...
«Может быть, они просто забыли о нем за последние годы, а теперь вдруг вспомнили, что у них есть такой клад, и решили соорудить на этом новое большое дело...». Это опять мысли Наташи. Она спросила меня, думаю ли я, что Сталин в курсе дела. Я ответил, что такие «дела» никогда не проходят мимо него, - в такого рода делах ведь, собственно, и состоит его специальность».
Судя по тому, что в 1956-м Наталья Седова письменно обратилась к Ворошилову с просьбой пролить свет на судьбу Сергея, точной информации о его расстреле у них с Троцким не было?
Они могли только догадываться о судьбе сына, надеялись на то, что он сослан без права переписки, но все-таки жив.
Из письма Натальи Седовой Клименту Ворошилову.
«Прошло 20 лет с тех пор, как мы узнали, что Сергей был арестован. В течение всего этого времени прямого сообщения ни о его пребывании, ни о его судьбе я не имела... Обращаясь к Вам с этим запросом в слабой надежде, что мой сын остался в живых и, быть может, находится среди освобожденных после пересмотра его дела...».
«БАНДА СИКЕЙРОСА ВЫПУСТИЛА 200 ПУЛЬ В ОКНО СПАЛЬНИ ТРОЦКОГО»
- Что вы знаете о вашей бабушке Наталье Ивановне?
Очень немногое. Отец ее как будто был из казаков, а мать - из польских дворян. Дмитрий Волкогонов, писавший биографию Троцкого, утверждает, что они были обеспеченными людьми, поэтому Наталья училась в Харьковском институте благородных девиц. А ее оттуда исключили - за участие в революционном движении. Продолжала обучение Наталья уже в Женеве, потом в Париже. Там они с Троцким и познакомились в 1903 году на выставке в Париже.
- Наталья Ивановна пережила Троцкого на 22 года. Вам довелось познакомиться с бабушкой хотя бы в письмах?
Нет, мы не переписывались никогда. О том, что в 1962-м она умерла в Париже, куда уехала от одиночества и где у нее оставались какие-то подруги, я узнала гораздо позже от моего двоюродного брата Эстебана Волкова, который живет в Мехико.
- Того самого, что едва не погиб во время покушения на Троцкого?
Того самого. Это сын Зинаиды, дочери Троцкого от первого брака. Он жил в доме деда. Когда в мае 1940 года банда Сикейроса выпустила в окно спальни Троцкого около 200 пуль, запросто могли погибнуть и Всеволод, и Наталья Седова.
Из интервью Эстебана Волкова «Российской газете», включенного в книгу Юлии Аксельрод «Троцкий и его семья».
«Это было в четыре часа утра. Я спал в соседней комнате, слышал и видел, как они стреляли. У меня с тех пор на пальце ноги осталась небольшая царапина. Одна пуля прошла, задев край моей ступни. В то утро я проснулся, услышав шум. Быстро выскочил из своей комнаты, выбежал из дома и вбежал в помещение, где была охрана. Спустя небольшое время я услышал в доме голос моего дедушки. В тот момент он мне показался нисколько не испуганным, а даже радостным, будто ничего не случилось. Он был рад, что остался жив. После этого было небольшое собрание, на котором присутствовали все члены семьи, охранники и секретарь. Мы долго обсуждали то, что произошло, и то, как это могло случиться при наличии охраны.
Всем было очень грустно оттого, что нападавшие похитили одного человека из охраны. Это был Шел Нохард.
Теперь, после того как открыли все архивы, доказано, что он был шпионом и работал на врагов Троцкого.
В то время все присутствующие были уверены, что в охране только преданные люди. Никто не мог допустить мысли, что Сталин на таком большом расстоянии может угрожать жизни Троцкого. Также невероятно и то, что Рамон Меркадер проник в наш круг.
«РГ»: - Что вы знаете о том втором покушении, которое было уже 20 августа 1940 года? Что за человек был Рамон Меркадер? Как он появился в доме Троцкого?
Волков: - Рамон Меркадер был очень близок и предан своей матери. Фактически она им управляла. Его мать Карин Меркадер имела тесную связь с одним из агентов НКВД полковником Этингоном. Они сумели внушить ему ненависть к троцкизму. Рамон Меркадер завел флирт с молодой девушкой, секретарем Троцкого. Он постепенно завоевал доверие всего дома. И стал человеком нашего круга. Он никогда не проявлял интереса к тому, чтобы иметь прямые отношения с Троцким. Однажды он попросил, чтобы Троцкий посмотрел политическую статью, которую он написал. И конечно, Троцкий, ничего не подозревая, согласился и попал в засаду. Ну а остальное вы знаете.
«РГ»: - Как вы пережили смерть дедушки?
Волков: - Прошло много лет. Я сам уже прожил жизнь. Дедушка был мне и дедом, и отцом. Я очень переживал тогда... Сейчас, спустя много времени, я смотрю на ту борьбу, которую вел Леон Троцкий с бюрократией сталинизма, и понимаю, что ему было не суждено умереть от старости у себя в постели. И так получилось, что он умер фактически в окопах, борясь за свои идеи...
«РГ»: - Как перенесла смерть Троцкого его супруга Наталия Седова?
Волков: - Для нее все это было очень тяжело. Прошло много-много лет, прежде чем мы смогли увидеть улыбку на ее лице. Я помню, как она ходила по дому, совершенно отрешенная, покачиваясь из стороны в сторону. Ее взгляд говорил о том, что она находится не в этом мире. То, что моя семья жила в этом доме, немного скрашивало ее горе.
«РГ»: - Сколько лет семья жила после убийства Троцкого в этом доме?
Волков: - 30 лет. Здесь я женился, у меня родились дети и выросли».
«Я УЕХАЛА ИЗ СССР, ПОТОМУ ЧТО ВО ВСЕХ ДОКУМЕНТАХ ДОЛЖНА БЫЛА ПИСАТЬ: «ЕВРЕЙКА»
- Юлия, а как сложилась судьба дочерей Троцкого?
 |
Трагически. Нина в Москве умерла от туберкулеза в возрасте 26 лет. Перед этим ее исключили из партии и выгнали с работы. «Ее муж, Ман Невельсон, - писала в воспоминаниях Наталья Седова, - был в ссылке или в тюрьме, где показал необычайную смелость: его бесстрашное открытое письмо Сталину передавалось из рук в руки... Никто ничего не слышал о нем». У Нины осталось двое детей, которых взяла к себе их бабушка Александра Соколовская. В 1938-м она бесследно исчезла в лагерях (была расстреляна. - Прим. ред. ), и ее внуки тоже.
Старшая дочь Троцкого Зинаида, мать Эстебана Волкова, поначалу жила с Троцким и Седовой в Турции, но ничего хорошего из этого не вышло - они все время ссорились. Зинаида явно была не в себе. Наталья Ивановна спрашивала в письмах к Сергею, можно ли отправить ее в Москву обратно? Сергей отвечал, что жить ей негде, что квартира ее пропала и что по здоровью работать она все равно не сможет. А потом Зинаида была лишена советского гражданства и в конце концов покончила с собой в Берлине, где ей отказали в продлении визы. Пока Эстебан находился в школе, Зина заперлась в комнате, которую снимала у хозяйки, и открыла газ...
После этого Эстебан стал жить в доме деда. Муж Зинаиды Платон Волков в это время отбывал наказание в очередной ссылке. Сестра Эстебана по матери, Александра Моглина (дочь Зинаиды от первого брака), оставалась в России. Спустя 10 лет после убийства Троцкого о его внучке вдруг вспомнили и выслали в Казахстан.
Из книги Юлии Аксельрод «Лев Троцкий и его семья».
Воспоминания Натальи Верхолаз.
«Я увидела ее впервые в 1950 году. В передней молодежного общежития неподвижно сидела прелестная девушка. По ее бледному лицу медленно катились слезы. Они их не вытирала. Я невольно попыталась ее успокоить, увести в свою комнату, но она сказала, что должна ждать здесь, за ней придут, что она сюда, в Балхаш, сослана и что ее зовут Саша Моглина...
Очень я обрадовалась, когда Саша пришла к нам работать в конструкторское бюро главного механика завода проката цветных металлов. Где и что она окончила, я не знаю, кажется, в Москве, но она была инженером-механиком. И более добросовестного работника я не встречала. Ни в работе, ни в быту, когда каждый склонен немного пожалеть себя - кто по лени, кто по болезни, - она не давала себе спуску даже в мелочах. Теперь я думаю, что это было из протеста против безудержной, грязной клеветы на людей, которых она знала как людей чести и верности высоким идеалам.
Хотя нет, не только из протеста. Чувствовалось, что она просто любит свою работу. Я почувствовала родственную душу, и мы довольно скоро сблизились.
Однажды, когда мы возвращались из кино (фильм был о войне, совершенно потрясающий), она задумчиво сказала, что лично ни в чем не виновата, а в тюрьме была и теперь сослана из-за бабушки - крупной участницы революции 17-го года. Но если так нужно было для народа и для победы, то она, Саша, со своей судьбой согласна.
О тюрьме Саша сказала, что самое страшное там - это безграничная власть и торжество безнаказанности подонков и своя совершенная беспомощность».
- Правда ли, что Льва Львовича Седова, старшего сына, любимца Троцкого, из Москвы не высылали - в Казахстан, а затем и за границу с отцом и матерью он поехал добровольно, оставив по этой причине свою семью?
- Троцкий писал об этом: «Зимою 1927 года, когда начался полицейский разгром оппозиции, Льву истекал 22-й год. У него был уже ребенок, и он с гордостью приносил нам его показывать в Кремль. Ни минуты не колеблясь, однако, Лев решил оторваться от своей молодой семьи и школы, чтобы разделить нашу участь в Центральной Азии. Он действовал не только как сын, но прежде всего как единомышленник: надо было во что бы то ни стало обеспечить нашу связь с Москвой».
Его жена Аня не захотела уезжать из Москвы. Сергей Седов поддерживал их, и, судя по письмам, они с Сергеем одно время даже съехались - просто как родственники. Потом Аню расстреляли, и сын ее Люлик, Льва Седова сын, наверное, тоже погиб. Лев был правой рукой Троцкого, фанатичным поклонником его идей, выполняя его поручения, ездил по европейским столицам, издавал «Бюллетень оппозиции» - в Париже, затем в Берлине. И не раз замечал за собой слежку...
Лев умер 16 февраля 1938 года при загадочных обстоятельствах, оставляющих, однако, мало сомнений в том, что это дело рук агентуры Ежова.
...8 февраля 1938 года у Седова начался сильный приступ аппендицита. Пока Этьен (настоящее имя - Марк Зборовский, агент органов внешней разведки СССР, внедрившийся в окружение Льва Седова и ставший его ближайшим помощником. - Авт.) звонил по частным клиникам, Лев написал последнее письмо, которое просил вскрыть лишь «в крайнем случае». Уже после обеда больному сделали операцию в клинике русских эмигрантов. Все прошло благополучно, дело быстро шло на поправку. Седов уже ходил и готовился выписаться из клиники. Однако через четыре дня у него вдруг наступило резкое ухудшение. Появились признаки отравления. После страшной агонии, когда врачи были уже бессильны, старший сын Троцкого - последний из четырех его детей - скончался. Ему было только 32 года...
- Троцкий был уверен в том, что Льва уничтожили?
Об этом можно судить со слов самого Троцкого. В его статье «Лев Седов: сын, друг, борец» есть такие строки: «Первое и естественное предположение: его отравили. Найти доступ ко Льву, к его одежде, его пище для агентов Сталина не представляло большого труда».
- Юлия, 30 с лишним лет назад вы эмигрировали из СССР в США. У вас для этого были особенные причины?
В 16 лет наш сын Вадим (в детстве он, кстати, долго не хотел говорить, и первые слова, которые произнес, были: «Дедушка Ленин») получил паспорт. В пятой графе большими буквами было записано: «Еврей». Его отец, тоже еврей, сказал: «Мы должны уехать». И мы уехали.
Из книги Юлии Аксельрод «Троцкий и его семья».
«Я родилась в 1936 году, и у меня во всех документах было написано: «Еврейка». Я никогда не могла понять, почему. По «содержанию своего характера» я не была еврейкой и таковой себя никогда не чувствовала.
Я уехала из СССР потому, что во всех документах должна была писать: «еврейка», уехала потому, что никогда ни на что, даже на самое необходимое, не хватало денег, уехала потому, что очень хотела высунуть голову за железный занавес и посмотреть, что за ним делается».
«ПРОКЛЯТИЕ ЕГО ИМЕНИ ДАВИЛО НА МОЮ ПСИХИКУ В ТЕЧЕНИЕ ВСЕХ ЛЕТ СОЗНАТЕЛЬНОЙ ЖИЗНИ»
Вскоре после эмиграции в США вы случайно попали на митинг, приуроченный к 100-летию Троцкого. Ваше появление там стало сенсацией?
Это был университетский митинг, о проведении которого я узнала из плаката - на нем была изображена красная звезда, портрет Ленина и человека, которого я приняла за Калинина. Но этим человеком оказался мой дед. На митинге поначалу я чувствовала себя внучкой не Троцкого, а «лейтенанта Шмидта». Мою причастность к Троцкому могли доказать только письма отца к маме, но их тогда у меня еще не было - позже друзья присылали мне эти письма по одному с большими интервалами и с разных почтовых отделений. Я все-таки решилась подойти к организаторам митинга. Мне, на удивление, поверили сразу и познакомили с Гарольдом Робинсом, бывшим телохранителем Троцкого, с которым мы сразу подружились, а потом еще стали соседями по Бруклину.
«Из частого общения с Гарольдом я уяснила, что он остался убежденным приверженцем идей Троцкого и все еще верил в скорое наступление мировой революции. И хотя он был моим лучшим другом, за революционные призывы я готова была его убить. Он вполне серьезно советовал мне штудировать Маркса и Энгельса, а я кричала ему, что это чтение еще в институте мне обрыдло и что хватит с меня такой свободы, которая вся состоит из осознанной необходимости, и пусть он лучше скажет, куда нам всем драпать, если мировая революция действительно наступит.
Гарольд как-то привез ко мне в бруклинскую квартиру моего кузена Всеволода (он же Эстебан) Волкова. По приглашению Севы я побывала в Мексике и увидела старый дом в Койоакане.
Я ходила по этому дому, рассматривала висевшие в кабинете фотографии хозяина дома и пыталась представить себе Льва Давидовича просто человеком и собственным дедом. Но - тщетно. Проклятие его имени давило на мою психику в течение всех лет моей сознательной жизни в Советском Союзе, и даже в Койоакане я еще не могла стряхнуть с себя мистику предрассудков».
- С двоюродным братом - Эстебаном Волковым - вы сегодня общаетесь?
Нет, не общаемся. У них своя жизнь. На письма Сева никому не отвечает.
- Об Америке в своей книге вы пишете с большой теплотой...
Первое время мне было очень трудно. Я испытывала чувство одиночества, к которому оказалась абсолютно не готова. Пришлось обратиться за помощью к невропатологу, но услышала в ответ, что со своими проблемами должна справляться сама. Мне не выписали никаких лекарств - во избежание зависимости. А из Москвы кое-кто мне писал: «Твои письма нужно публиковать в «Правде». Всем в Америке хорошо, а тебе - нет». Я искала общения и находила его, но вскоре понимала, что люди эти мне чужие. Постепенно я не только привыкла к одиночеству, но и полюбила его.
- А к России теплые чувства у вас остались?
Я расскажу вам одну историю. Это и будет ответом на ваш вопрос о моем отношении к России. Однажды мы гуляли русскоязычной компанией в нашем парке в Нью-Джерси, вокруг озера, и одна из моих знакомых, по имени Валентина, рассказывала о своей эвакуации во время войны. Ее отец воевал, а мама с тремя детьми - четырехлетней Валей и двумя мальчиками, пяти лет и восьми месяцев, - ехали в эвакуацию, в Сибирь. Малыша в дороге кормить было нечем, он умер без молока, и когда поезд остановился, мать вышла, чтобы оставить сверток с маленьким тельцем на станции. Вдруг поезд тронулся, и Валентина со старшим братом увидели в окно, как мама их, уже без свертка, со всех ног бежит за поездом.
Дослушав историю до этого момента, я закричала: «Прекрати, прекрати, я не могу больше слушать!». Не знаю, что со мной случилось, - ведь я знала, что старший брат Валентины жив, что он эмигрировал в Германию, я видела фото ее матери, и значит, они не расстались тогда, на станции. Но я не могла это слушать... А потом пришла домой, позвонила Валентине и попросила ее рассказать историю до конца. Оказалось, поезд переехал на другой путь, и мама их знала об этом. Они остались вместе. Но многие терялись навсегда. Я помню это щемящее чувство: Россия, моя страна, большая, трагичная, богатая и бедная, через нее проходят 11 часовых поясов. Моя страна, понимаете?
«Я ТАК НИГДЕ И НЕ НАШЛА РАЗУМНОГО ОБЪЯСНЕНИЯ, ЧТО ТАКОЕ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ»
Уже восемь лет, как вы живете в Израиле. Судя по вашим впечатлениям об этой стране, описанным в книге, и тому, что предшествовало вашему переезду из США в Израиль, отношения с исторической родиной у вас непростые...
Во-первых, по моему, хоть и не просвещенному, мнению, никто ни на что не имеет права после двух тысяч лет отсутствия на этой земле. Во-вторых, я так нигде и не нашла разумного объяснения, что такое национальность. С моим сыном я еще одной национальности, но с внуками и правнуками - разной.
Одно время в израильских газетах обсуждались научные работы, доказывающие, что все евреи имеют общий генетический маркер. Может, это и есть определение национальности? Нашу семью представители «Сохнута» (Всемирная еврейская организация. - Прим. ред. ) стали вербовать уже в Вене, где была первая остановка по дороге в США. Лично мне обещали работу по специальности, при этом пугали, что в США меня ждет лишь участь упаковщицы продуктов в супермаркете. Хотя уже через три месяца после приезда в США я, инженер-химик, работала по специальности на лакокрасочном заводе в Бруклине. В общем, я сказала, что еду только в Америку. После этого мы оказались в Италии, где четыре месяца ждали оформления документов.
Из Рима мой сын попал на экскурсию в Израиль, где ему очень понравилось, и он решил там остаться. Вернулся к нам он только потому, что тогда ему еще не было 18 лет. Но вернулся ненадолго. Хасиды из любавичской синагоги Crown Hights (это такой район в Бруклине) обработали его так, что он пошел учиться в иешиву, а уже через год уехал в Израиль. Я прожила в США 25 лет, а в 2004-м уехала к сыну. Заметьте, к сыну, а не в Израиль. Я остаюсь американской гражданкой с постоянным видом на жительство в Израиле. И считаю, что весь этот пафос о возвращении, репатриации просто демагогия.
Тем не менее теперь вы вместе, у вас большая семья, много внуков и правнуков. Все они родились в Израиле. Но хоть кто-то из них знает русский?
Внуки не знают русского, и на английском, кстати, тоже не говорят. Религиозные школы дают очень мало знаний по физике, математике, иностранному языку. Телевидение можно смотреть только местное. Но у многих вообще телевизора нет. Телевизор может дать детям понимание того, что на земле есть нечто более интересное, чем то, чему их учат, а этого допустить никак нельзя. А вообще, мы редко собираемся семьей, за одним столом. Надо знать жизнь Израиля, чтобы понять: это практически невозможно.
Не так давно семья сына переехала значительно дальше от Иерусалима. Теперь я могу приезжать к нему только два-три раза в год, так как в пятницу автобусное движение прекращается рано и я не успеваю обернуться туда и назад. Когда сын жил в религиозном районе, я ездила к нему только на заднем сиденье, потому что передние - для мужчин. Теперь я езжу в бронированном автобусе, поскольку сын живет на «спорных» территориях.
- Чего еще вы не приемлете в Израиле?
Меня всегда поражает такая картина: идет по улице молодая женщина, впереди себя толкает детскую коляску, в которой сидят двое - побольше и поменьше, а с двух сторон за эту коляску держатся еще двое, а сама она на девятом месяце. В Израиле рожать детей - это профессия. Хорошо это или плохо, я не знаю. Но они не воспитывают детей. Если я пытаюсь делать какие-то замечания по части воспитания внуков и правнуков, моя невестка отвечает: «Ничего, пусть младшие учатся у старших». Но ни один из внуков не получил сертификат об окончании школы. Двое мальчишек окончили школу, но аттестата не имеют. Одному из них 24 года, у него уже трое детей. В религиозных семьях рано вступают в браки, и это поддерживается руководством общины. Молодые люди не успевают получить профессию, они будут жить на грани нищеты, им будет трудно обеспечить семью. Но это на руку религиозному руководству - ведь зависимые люди более покладисты.
- А ваш сын - он только служит Богу или у него есть специальность?
Он простой работяга - сварщик. Недавно, в свои 50, поступил в университет - учится на инженера. Почему он не сделал этого раньше, не понимаю. Не думаю, что кто-то возьмет его на работу с инженерным дипломом в таком возрасте.
- Вадиму интересна история Троцкого?
Абсолютно не интересна. А внукам тем более. Они даже не найдут Россию на карте.
- Вы делитесь с сыном своими впечатлениями об Израиле?
Стараюсь удержаться от этого, чтобы не осложнять отношений. Мы вообще с ним на полюсах. Сегодня вот прислал мне видеоролик, восхваляющий Израиль.
- Еще надеется влюбить вас в эту страну...
Нет, он понимает, что в Израиле мне плохо и физически, и морально. Как это у Губермана? «От шабата до шабата брат обманывает брата»... Могу дать совет от себя: нужно всегда внимательно пересчитывать сдачу. Обман здесь очень широко распространен, и бороться с этим практически невозможно.
Из книги Юлии Аксельрод «Троцкий и его семья»:
«Я считаю сына последним представителем нашей, когда-то большой, семьи. Он последний, кто знает и помнит, кто такие Толстой и Чехов, из-за которых его прабабки не хотели покидать Россию. (Кстати, собрания сочинений и того и другого я не раз видела около помоек, где в Израиле принято складывать вещи, ставшие ненужными. Старики вымирают, и читать некому). Все шестеро детей моего сына и внуки, нынешние и будущие, уже никакого отношения к моей семье не имеют. Это представители йеменско-израильской цивилизации, это другой мир, входить в который я не могу и не хочу.
...Израиль очень напоминает мне СССР моего времени: здесь, как и там, мне пытаются вдолбить что-то, с чем я никак не могла и не могу согласиться.
...Недавно на рынке в Иерусалиме, в ходе дискуссии по поводу небольшой торговой операции, хозяин кондитерской лавочки толкнул меня в спину и крикнул: «Убирайся в свою Россию!». ...Более 30 лет назад в сходных обстоятельствах мне советовали убираться в свой Израиль».
