Стас намин внук анастаса микояна. Преступление без покаяния

Внук Троцкого

Гражданин Мексики Эстебан Волков - внук российского революционера, одного из организаторов Красной Армии Льва Троцкого. Был очевидцем нападения сталинского агента Рамона Меркадера на своего деда. Волков хранит память о знаменитом родственнике, он стал директором дома-музея в Койокане жилом районе Мехико, где в 1940 году был убит Троцкий.

Предполагаемый внук Берии

Житель Челябинской области Игорь Лопатченко выяснил, что его отец Эскандер Гарибов был внебрачным сыном Лаврентия Берии. Лаврентий Павлович в конце 40-х годов прошлого столетия приезжал с инспекционной поездкой в Озерск. Здесь начинал строиться НПО «Маяк» по утилизации отработанного ядерного топлива. У партийного деятеля от одной из заключенных, которая работала на строительстве предприятия, родился ребенок... Чтобы доказать свое родство, Игорь Лопатченко сдал кровь на ДНК. Однако законные наследники Берия отказываются пройти экспертизу.

Внучка Ягоды

Виктория Генриховна Авербах-Комарицына из Ангарска - внучка сталинского наркома внутренних дел СССР Генриха Ягоды. Известно, что именно при Ягоде в СССР начались массовые репресии. Потом в кровавую « мясорубку» попал сам нарком и его сын - отец Виктории Генриховны. Авербах-Комарицина всегда с теплотой отзывалась об отце и деде, которых расстрелял Сталин. Большую часть жизни она прожила в Сибири в Ангарске.

Внук Молотова

Российский историк и политолог Вячеслав Никонов приходится внуком министру иностранных дел СССР, ближайшему соратнику Сталина Вячеславу Молотову. Его карьера сложилась блестяще. В 1997-2001 годах Вячеслав Никонов был членом политического консультативного Совета при Президенте РФ, Комиссии по правам человека, экспертного совета Комиссии по противодействию политическому экстремизму. C 2011 года он депутат Госдумы от «Единой России», член комитета по бюджету и налогам.

Внук Жукова

Егор Жуков - внук маршала Победы Георгия Жукова. По его словам, быть внуком прославленного полководца - это как носить у себя за плечами огромный портрет деда. Егор не скрывает, что с фамилией Жуков ему иногда проще находить контакты и общаться с людьми. Но это было и поводом предъявлять к нему повышенные требования . Сегодня 36-летний Егор возглавл яет Фонд электронной демократии.

Внучка Василевского и Жукова

У Татьяны Василевской двойное родство со знаменитыми сталинскими полководцами, она внучка Александра Василевского и Георгия Жукова. Мама Татьяны Эра Георгиевна приходится дочерью первому, а ее папа Юрий Александрович – сыном второму. В 2015 году Татьяна приезжала на открытие памятника Александру Василевскому в Южно-Сахалинске.

Внук Луначарского

Президент федерации футбола инвалидов России Георгий Луначарский - внук первого наркома просвещения Анатолия Луначарского. Его мать Галина родилась после романа деда и 16-летней балерины. Потом ее девочкой забрали у матери, сказав той, что малышка умерла. О своем родстве с наркомом просвещения Георгий Луначарский узнал только в 50 лет.

Внук Микояна

Внуку председателя Президиума Верховного Совета СССР Анастаса Микояна Стасу Намину судьба уготовила блестящую музыкальную карьеру. В 70-е годы прошлого века песни вокально-инструментального ансамбля « Цветы» , которым руководил Намин, покорили сердца всех советских людей. Группа радует россиян своим творчеством и по сей день. Внук Анастаса Микояна также прославился как организатор крупнейших международных и межгосударственных фестивалей культуры в стране и в мире.

Внук Орджоникидзе

Известный советский и российский дипломат член Общественной палаты РФ Сергей Орджоникидзе - внук наркома тяжелой промышленности СССР Григория (Серго) Орджоникидзе. Имеет ранг Чрезвычайного и полномочного посла. Был заместителем начальника Международно-правового управления МИД СССР, заместителем постоянного представителя СССР и России при ООН в Нью-Йорке, директором Департамента международных организаций МИД, заместителем министра иностранных дел РФ , затем заместителем генерального секретаря ООН.

Внучка Андропова

Внучка председателя КГБ СССР и Генсека КПСС Юрия Андропова Татьяна Игоревна Андропова, живет в США. Преподавала хореографию в Майами. Там же, в США, живет и её брат Константин Игоревич Андропов.

Внук Косыгина

Доктор физико-математических наук профессор Алексей Гвишиани приходится внуком председателю Совета министров СССР Алексею Косыгину. С 1978 года Гвишиани работал в Институте физики Земли им. О. Ю. Шмидта РАН, пройдя путь от научного сотрудника до заместителя директора института. В 1883 году защитил докторскую диссертацию по специальности «геофизика». В 2006 году был избран членом-корреспондентом Российской академии наук по специальности «геоинформатика».

Внук Громыко

Директор Института Европы РАН, руководитель Центра британских исследований Алексей Громыко - родной внук министра иностранных дел СССР, председателя Президиума Верховного Совета СССР Андрея Громыко. Преподаёт в МГИМО. Проводит на кафедре истории внешней политики стран Европы и Америки спецкурс на тему «Партийно-политическая система Великобритании в XX веке».

Внучка Литвинова

Российский и британский журналист Мария Слоним является внучкой наркома иностранных дел СССР Максима Литвинова. Родилась в семье скульптора Ильи Львовоча Слонима и Татьяны Литвиновой - дочери Максима Литвинова и англичанки Айви Лоу. В 1974 году уехала из СССР. Непродолжительное время жила в США. Затем переехала в Англию, где жила её бабушка. Работала на русской службе ВВС. В конце 1980-х работала корреспондентом BBC в Москве. В 2015 году решила снова уехать из России.

Внучка Поскребышева

Александра Поскребышева, внучка заведующего сталинского секретариата Александра Николаевича Поскребышева, выбрала медицинскую стезю. Она работает в РНИМУ им. Н. И. Пирогова на кафедре факультетской терапии. Кандидат медицинских наук, доцент. Александра Сергеевна - открытый жизнерадостнвй человек, пользуется большим уваженим среди коллег.

Имя: Анастас Микоян (Anastas Mikoyan)

Возраст: 82 года

Деятельность: революционер, государственный и полетический деятель

Семейное положение: вдовец

Анастас Микоян: биография

Фигура Анастаса Микояна воспринимается неоднозначно. Часть ученых приписывают этому человеку причастность к страшным репрессиям и расстрелам, другие же почитают Микояна, как опытного руководителя. Как бы то ни было, личность Анастаса Микояна как кремлевского долгожителя, революционера и свидетеля эпохи, безусловно, заслуживает внимания.

Детство и юность

Биография Анастаса Микояна началась в армянском селе под названием Санаин. Будущий революционер родился в семье плотника. С детства мальчик проявлял способности к обучению, поэтому после окончания начальных классов был отправлен в Тифлис, в духовную семинарию. Считалось, что это лучшая школа в Закавказье, которая, к тому же, была доступна не только обеспеченным семьям.

Примечательно, что многие революционеры и политические активисты того времени оказались выходцами из стен духовных семинарий: , Николай Добролюбов, даже .

Еще во время учебы Анастас Микоян заинтересовался идеями большевиков. Юноша проштудировал доступную марксистскую литературу и в 1915 году присоединился к большевицкой партии. Спустя год, в 1916-м, Анастас Микоян окончил семинарию и решил продолжить учиться в высшей духовной академии в армянском городе Эчмиадзине.

Революция и партийная служба

Окончить академию Анастасу Микояну так и не удалось. Политические события в стране с головой захватили молодого человека: началась февральская революция. Микоян стал одним из идейных лидеров и организаторов революционного движения в Эчмиадзине.

После событий февраля Анастас Микоян продолжил вести пропагандистскую работу в Баку и Тифлисе и даже стал секретарем Тифлисского парткомитета. Организаторские и лидерские способности молодого революционера нашли себе применение. Некоторое время спустя Микоян возглавил бакинский большевистский обком.

В 1919 году Анастаса Микояна вызвали в Москву - активные и целеустремленные большевицкие лидеры были нужны столице. В Москве Микоян присоединился к ВЦИКу. Некоторое время спустя Микоян возвратился на Кавказ и получил назначение на пост уполномоченного Реввоенсовета и руководителя Губкома. В 1920 году революционера ждало новое назначение: сам Сталин настоял на том, чтобы пост секретаря Юго-Восточного отдела ЦК перешел к Микояну.

Политическая карьера Анастаса Микояна стремительно шла вверх. Уже в 1922 году революционера назначили секретарем бюро ЦК в Ростове-на-Дону, а спустя еще два года Микоян уже занимал пост секретаря крайкома большевистской партии Северо-Кавказского округа.

В 1926 году Микоян стал кандидатом в члены Политбюро страны. По некоторым сведениям, на этом настаивал Иосиф Сталин, следивший за деятельностью талантливого руководителя. В том же году Микоян стал преемником на посту народного комиссара внешней и внутренней торговли Советского Союза. Помимо прочего, это назначение дало Микояну право распродавать историческое наследие страны, хранившееся в музеях, для пополнения государственной казны.

Примечательно, что Анастас Микоян оказался прогрессивным руководителем: в 1936 году политик даже посещал Соединенные Штаты, чтобы ознакомиться с передовыми подходами к технологиям в пищевой отрасли. Многие новшества в этой области оказались позаимствованы Микояном из-за границы. Именно за подобные достижения именем Микояна был назван московский мясокомбинат.

Кроме того, Микояну принадлежит идея бороться с недостатком продовольствия в некоторых областях не дотациями, а качественным повышением уровня колхозов и промышленности. Подобный подход, несомненно, дал позитивные результаты. Однако, в то же время, есть сведения, что по указу Микояна были репрессированы многие работники пищевой промышленности.

С 1938 года Микоян занимал пост члена Верховного совета БАССР (Башкирской Автономной Советской Социалистической Республики), а в 1941 возглавил организацию продовольственного и вещевого обеспечения Красной армии.

Не обошлось и без покушений: в 1942 году Анастаса Микояна пытались застрелить непосредственно на Красной площади. Позже выяснилось, что преступником был Савелий Дмитриев, дезертировавший красноармеец.

В 1943 году достижения Анастаса Микояна отмечены наградой государственного уровня. За заслуги в области поставок снабжения военным Микояну присвоили почетное звание Героя Соцтруда, а также орден и медаль «Серп и молот».

Спустя несколько лет, в 1943-м, Анастас Микоян попадает в немилость к Иосифу Сталину. Вождь принимает решение снять Микояна с постов министра торговли и зампреда совета министров. Ситуацию спровоцировал протест Микояна против депортации ингушей и чеченцев. Революционер посмел выступить с критикой воли самого Сталина, что, разумеется, не понравилось Иосифу Виссарионовичу. Так Анастас Микоян оказался в опале.

После кончины вождя оба поста были возвращены Микояну, а в 1957-м политик уже считался близким поверенным . От имени Никиты Сергеевича Микоян вел переговоры с американскими политиками, а также общался с на тему урегулирования российско-кубинского сотрудничества.

С 1964-го по 1965-й Анастас Микоян возглавлял Президиум верховного совета страны, занимая, по сути, главную государственную должность. Однако уже в 1965 году политика отправили в отставку, мотивируя решение солидным возрастом Микояна: Анастасу Ивановичу как раз исполнилось 70 лет. Пост Микояна достался Николаю Подгорному.

Примечательно, что за Микояном сохранили членство в ЦК и Президиуме верховного совета. В том же году Анастаса Микояна наградили последним, шестым по счету, орденом Ленина.

Личная жизнь

Семья Анастаса Микояна была большой. Жена революционера, Ашхен Туманян, подарила супругу пятерых сыновей. Старший, Степан Микоян, служил летчиком-испытателем. Сын Степана, Александр, стал рок-музыкантом.

Второй сын Анастаса Микояна, Владимир, также стал военным летчиком. Владимир Анастасович погиб во время боя под Сталинградом.

Алексей Микоян, третий сын Анастаса Микояна, также выбрал судьбу военного летчика. Сын Алексея, Стас, известен как талантливый музыкант и продюсер. Внук Анастаса Микояна взял творческий псевдоним , отдав таким образом дань уважения собственной матери, Нами Арутюновой.

Третий сын Микояна, Вано, работал военным инженером-конструктором. Вано Микоян подарил отцу внучку Ольгу.

Младший из детей Анастаса Микояна, Серго, не присоединился к братьям в военной карьере, выбрав путь историка и публициста.

Смерть

В последние годы жизни Анастас Микоян отошел от государственных дел. Революционер скончался 8 апреля 1966 года. Могила Микояна расположена на московском Новодевичьем кладбище. На могиле, помимо традиционного фото, можно увидеть эпитафию, написанную на армянском языке.

Памятник на могиле Анастаса Микояна

После смерти революционера снят документальный фильм под названием «Анастас Микоян: кремлевский долгожитель». В съемках картины участвовали сыновья Микояна Степан и Серго (Сергей). События фильма переносят зрителя в ту страшную эпоху, когда происходило становление новой власти и нового государства.

Память

Именем Анастаса Микояна были названы:

Московский мясокомбинат (затем - фирма «Микоян»)
Всесоюзный институт табака и махорки
ВНИИ холодильной промышленности
Киевский технологический институт пищевой промышленности
Государственный театр юного зрителя (Ереван)
Село Микояновка (сейчас поселок Октябрьский)
Поселок Микоянабад в Таджикистане (сейчас Кабадиен)
Поселок Микоян в Армении (сейчас Ехегнадзор)
Хутор Микоян в Ростовской области (сейчас Таловый)
Улица Микояна в городе Запорожье

Представитель Восточной Европы в Торгово-промышленной палате РФ - внук Анастаса Микояна Владимир назвал противников установления памятника своему деду в центре Еревана "бешеными крикунами". "Почему мы должны потакать нескольким бешеным крикунам, которые не знают, как себя вести, и даже грозятся выразить неуважение памятнику?" - заявил он. "Несколько бешеных крикунов" - это внучка Егише Чаренца Асмик Чаренц, директор Института Геноцида Айк Демоян, потомки тысяч убитых и репрессированных, а также 200 деятелей науки и культуры, выступившие против решения столичного парламента об установлении памятника Анастасу Микояну.

В ФИНАЛЕ ФИЛЬМА "ПОКАЯНИЕ" СЫН ПАЛАЧА ВЫКАПЫВАЕТ ТРУП ОТЦА ИЗ МОГИЛЫ и сбрасывает с утеса, потому что палач не имеет права на упокоение, зато его потомки имеют время для покаяния. И хотя многие приметы указывают на Лаврентия Берию, образ палача в фильме собирательный. Жизнь, однако, показывает, что до покаяния еще далеко. Потомки Анастаса Микояна не только не склонны признать и извиниться за грехи своего деда, но и пытаются насильно навязать ереванцам памятник, при этом вполне отдают себе отчет в том, что совершают насилие над памятью и чувствами детей и внуков репрессированных, но они считают, что имеют на это право. В самом деле, зачем считаться с чувствами "бешеных крикунов"?

Внуки Микояна активно спонсируют книги, газетные публикации, документальные фильмы, которые представляют роль Микояна в урегулировании Карибского кризиса и к которым искушенная московская публика давно уже относится с некоторой долей скептицизма, но у нас ведь не Москва, а потому внучата решили, что 3 памятника их деду на территории Армении - явный недобор. Так дело дошло до памятника в центре Еревана по решению столичной власти. В представлении микояновских внучат Армения - страна непуганых идиотов, где все покупается за деньги. Им бы впору попросить прощения у детей и внуков расстрелянных и сосланных, а они памятник деду ставят, пренебрегая чувствами тех, чьи семьи пострадали от репрессий. Говорят, время было такое, а сегодня какое время? Когда внук палача обзывает потомков его жертв "бешеными крикунами" и ему никто не отвечает? Как говорится, "бывали хуже времена, но не было подлей"!

Мы уже публиковали свидетельства внучки Чаренца и родственников Ованеса Туманяна, изложили позицию посла Польши в РА Здислава Рачински, который объявил, что "Микоян был сталинским функционером и мы видим его как Сталина, Берию, Кагановича… Он оставил негативный след как в армянской, так и в польской истории". Напомню, что подпись Микояна стояла под решением о расстреле 22 тысяч польских военнослужащих. В Москве нет памятника Никите Хрущеву, открывшему двери сталинских лагерей и вернувшему честное имя миллионам жертв сталинских репрессий, потому что в свое время и подпись Хрущева стояла под решениями о расстрелах и ссылках ни в чем не повинных людей. Памятник Хрущеву не поставили в центре Москвы из уважения к чувствам детей и внуков жертв репрессий. Вопрос: кто будет уважать чувства потомков жертв репрессий в Армении?

ПАМЯТНИК МИКОЯНУ УЖЕ ОТЛИТ, ИЗВЕСТНО И МЕСТО ЕГО УСТАНОВКИ, неизвестно только, почему в XXI веке в центре армянской столицы будет стоять памятник палачу армянской интеллигенции? Почему общество кормят рассуждениями, дескать, да, Микоян был причастен к репрессиям сотен и тысяч своих соотечественников, но ведь он внес вклад в организацию Академии наук Армении. Ну сколько можно тупить публику! Надо очень не уважать свой народ, чтобы пытаться присвоить лично Микояну решение партии и правительства СССР о создании академий в Баку, Тбилиси и Ереване! Те, кто по совету министра культуры Асмик Погосян готовы помнить только хорошее и вычеркнуть из своей исторической памяти все плохое, могут, как зомби, повторять вслед за городскими чиновниками, что Микоян инициировал публикацию произведений Чаренца, когда те были под запретом. Только вот было это уже после смерти Сталина, и не Микоян, так кто-то другой непременно разрешил бы опубликовать Чаренца.

Мы против войны с памятниками, и пусть себе статуи Микояна советских времен стоят там, где они стояли по сей день в 3 малых городах Армении. Но почему в XXI веке мы опять вынуждены терпеть то, что терпеть без подлости не можно, почему вместо покаяния за грехи деда внуки Микояна насилуют волю детей и внуков жертв репрессий? Почему во втором десятилетии XXI века, получив неоценимый дар – свободу выбирать между Богом и сатаной, мы выбираем "ленинскую гвардию" и "железных чекистов", приговоры "за подготовку террористического акта", "за вредительство", "за подозрение в шпионаже", "за измену Родине"? Вопросы вечные, как соловецкий камень, как память о сосланных без права переписки и расстрелянных в подвалах НКВД.

При этом столичные чиновники заявляют, что не располагают достоверными сведениями об участии Микояна в репрессиях. В сороковые годы Виктор Кравченко издал в США книгу "Я выбрал свободу". Описанные в ней факты деятельности ОГПУ и НКВД были столь ужасающими, что журнал французских коммунистов "Леттр франсез" публично усомнился в их достоверности. Кравченко подал на журнал в суд, и тут к нему стали поступать письма с показаниями жертв репрессий – бывших советских граждан, чудом оказавшихся на Западе, и Кравченко выиграл суд. Похоже, внуки Анастаса Микояна инициировали аналогичный процесс: внуки тех, кого Микоян расстрелял и сослал, уже выступили с призывом не допустить установки памятника видному деятелю эпохи репрессий в центре Еревана.

У ВАСИЛЯ БЫКОВ ЕСТЬ ПОВЕСТЬ "ОБЛАВА" О РЕПРЕССИРОВАННОМ крестьянине по имени Ровба, невежественном и безобидном, который не понимает, за что его оторвали от земли, за что заключили в лагерь, за что издеваются. Его крестьянская безропотность и невежественное непротивление злу чуть не делают из него "кабанчика". Так называли репрессированных, которых уголовники брали с собой во время побега, чтобы съесть, когда кончится паек. Безучастность армянского общества к решению столичной власти напоминает безропотного Ровбу. Внуки Микояна, похоже, делают ставку на то, что небогатое армянское общество проигнорирует появление памятника Микояну. Да, сегодня большая часть народа занята поисками хлеба насущного, но делать из нас сборище Ровб все же рановато.

Да, у нас такой столичный парламент, где большинство проголосовало за установление памятника, но даже в этом большинстве нашелся один - директор Института Геноцида Айк Демоян, который выступил против. Потому что иначе не мог. В 37-м его расстреляли бы, сегодня просто игнорируют.

Стас Намин - другой внук Микояна, ознакомившись с содержанием публикаций в армянских газетах, высказал мнение, что память должна быть в умах и душах, а не обязательно в бронзе, но у Микояна есть и другой внук по имени Владимир, который, похоже, серьезно "заинтересовал" власти Еревана идеей увековечить память о своем деде в центре армянской столицы.

Правозащитник Аветик Ишханян недавно пригрозил, что взорвет памятник или обольет его красной краской. А ведь это мысль! В армянской столице появится памятник, который будет постоянно облит красной краской, это будет памятник преступлениям без покаяния, свидетельство того, что количество памятников Микояну переходит в качество. А что до памяти, которая живет в душах, то это память о Леониде Азгалдяне, Монте, Бекоре - о всех тех, кому решением ЭТОЙ мэрии вряд ли когда-либо поставят памятник в центре армянской столицы…

- Сергей (так Серго Анастасович разрешил обращаться к нему), когда и почему вы оказались в Соединенных Штатах?

В Америке я оказался в значительной мере случайно. На одной из встреч с учеными в ходе кратковременной командировки в 1989 г., когда я был в Вашингтоне, моя добрая американская знакомая Джудит Киппер познакомила меня с пожилым генералом из Израиля. Тот рассказал, что находится в США временно: является исследователем в Институте Кеннана. Отвечая на мои вопросы, он объяснил, что это такое: даются стипендии ученым, и не только ученым, из разных стран для исследований на предложенную ими же тему. Надо только пройти конкурс. Джудит предложила: «А почему бы тебе не попробовать? Правда, времени в обрез. Я запрошу и срочно тебе пришлю необходимые анкеты и бланки заявления, а ты должен за три-четыре дня все отправить». Через три дня я был уже в Гарварде. Там мой друг Брюс Аллин из Школы Кеннеди и его тогдашняя помощница Астрид Туминес, этническая филиппинка (ныне работает в Фонде Карнеги), любезно, отбросив все свои дела, помогли привеcти в божеский (компьютерный) вид все документы, включая краткое резюме моей темы для исследования. Через несколько месяцев, уже в Москве, я получил извещение, что прошел по конкурсу в Институт русских исследований им. Дж. Кеннана в составе Института международных исследований имени Вудро Вильсона в Вашингтоне. Мне на 10 месяцев дали стипендию - 40 тыс. долларов, благодаря которой я приехал в столицу США в конце августа 1990 года с женой и младшим сыном Сережей. Ему на тот момент исполнилось 14 лет. Я отдал его в местную школу - пусть, думаю, учит английский язык. Работая в институте, я получил грант на следующий год, но уже от Института мира, который подчиняется Госдепартаменту. Грант был передан через Джорджтаунский университет, где я вел два курса лекций. Поэтому опять приехал к 1 сентября 1991 г. Сын пошел в ту же школу, а потом мой контракт с Джорджтаунским университетом был продлен еще на год. То есть сын проучился в американской школе уже три года. Я понял, что после трех лет перерыва в московской школе сыну будет трудно - как ни говорите, американская школа сильно отстает от российской. Его взяли бы в московскую школу с потерей двух или трех классов. Учась здесь, он, по крайней мере, будет свободно владеть английским языком, а там видно будет.

Тем более что в Москве Академия наук предложила мне освободить пост главного редактора журнала «Латинская Америка» - по недавнему довольно глупому постановлению такой пост можно было занимать не более 10 лет, а я работал уже почти 21 год. Вернулся в родной мне Институт мировой экономики и международных отношений АН СССР (где работал до журнала), но там в те годы во всю шел «период полураспада»: ни конкретной работы, ни нормальной зарплаты уже не было. Поэтому я стал искать работу в Америке. Преподавал, в частности, в Чикагском университете, позже начал научную работу в Мэрилендском университете, правда, ненадолго. Подал документы на «грин-карт» - в качестве «особо одаренной личности». Необходимо было показать отзывы шести других ученых, опыт руководства коллективом ученых и оценки их работы, собственные публикации, публикации обо мне - их нашлось достаточно много - и другие документы. В течение четырех месяцев мы получили «грин-карты», после чего я решил: раз уж так получилось, то будем жить в Вашингтоне. Хотя каждый год по несколько месяцев живу в Москве, где у меня старшие дети, внуки, братья. И даже формальное место работы.

- Где вы работаете?

Все там же, в ИМЭМО - Институте мировой экономики и международных отношений Российской Академии наук. Но зарплата по-прежнему гораздо ниже минимальной в США, жить на нее очень трудно. У меня она уходила бы на одни лекарства от повышенного давления. А средства на проживание в Америке мне дает то, что я сдаю в аренду в Москве квартиру отца, в которой жил после его смерти в 1978 г. Она находится в одном из самых престижных домов, арендная плата там высокая, что мне и позволяет жить и содержать здесь семью в Штатах. Свое пребывание в Америке я использую для научной работы. Я стал «scholar in residence» в Американском университете, сотрудничаю с Национальным архивом безопасности при университете Джорджа Вашингтона.

Выяснилось, что работать в американских архивах в тысячу раз легче, чем в московских. А библиотеки только в районе Большого Вашингтона дают то, что и не снилось библиотекам в Москве.

- При условии знания английского языка?

Конечно. В Москве сравнительно недавно я полтора года добивался допуска в спецхран, закрытый архив. Допуск, наконец, с большим трудом получил, и что вы думаете? Я должен был сидеть в комнате, где стоят три стола, а рядом сидит женщина и следит, чтобы все делали выписки только в специальную тетрадку. Она прошита, страницы пронумерованы, в конце дня ее следует сдать той самой женщине. «По окончании работы» ее перешлют в спецчасть моего института. Потом надо добиваться разрешения на публикацию книги с отрывками из спецхрановских записей. А пока работаю, должен все запоминать, работа идет медленно. Чтобы написать книгу, которую я написал в Штатах за один год, в Москве мне понадобилось бы лет семь, если не больше. Для моего возраста это значит - никогда. Поэтому я сказал спецхрану «большое спасибо» и ушел.

- Чем же отличается работа в архивах США?

Я имею возможность снимать ксерокопию с любого материала. Тот Национальный архив безопасности, о котором я упоминал, на основании принятого Конгрессом Закона о свободе распространения информации требует от ЦРУ, Минобороны, ФБР и даже от Белого дома рассекречивания документов старше, кажется, 30 лет. Поэтому в Америке прекрасные открытые материалы. В том числе и Государственный архив, и Библиотека Конгресса. Там, кстати, имеется архив Волкогонова, вывезенный из России. В России он - секретный, а в Америке - открытый.

- Волкогонов пишет о том, что пользовался документами всех секретных архивов России. Как это ему удалось?

Он попал в них во времена, когда старые правила уже не действовали, а новых еще не было. Он пользовался Президентским архивом, архивом НКВД-КГБ и Министерства обороны. Волкогонов работал помощником Ельцина, ему открывали все двери, были доступны практически все материалы. Копии с них он передал в Гарвард, а этот университет передал, в свою очередь, в Библиотеку Конгресса.

- Как, кстати, складывается в Америке судьба вашего сына?

Он окончил колледж и попытался устроиться на работу по специальности - финансы. Два года искал работу, получал временные контракты, но спад в экономике помешал найти постоянную работу. Теперь продолжает учебу, чтобы получить степень магистра. Но хочет работать уже в Москве.

- Насколько я понял, вы сидели в архивах, чтобы написать книгу, которую вы только что закончили. О чем она?

О Кубе и Карибском кризисе. Основана книга на личных архивах моего отца, котoрые хранились у меня дома, ну и, конечно, использовались материалы вышеназванных архивов США. Раньше я такую книгу сделать не смог бы, но в 1997 году были опубликованы материалы ЦРУ, записи обсуждений в кабинете президента Кеннеди в Белом доме, другие документы. В книге использованы также переписка между Хрущевым и Кеннеди, Хрущевым и Кастро, переговоры Микояна c кубинским руководством, переписка Хрущева с Микояном, мои личные записи по рассказам отца и так далее.

- Во время этого кризиса, когда Микоян был на Кубе, в Москве умерла Ашхен Лазаревна, ваша мама и мать ваших четырех братьев. Несколько слов о ней.

Мама отнюдь не была властной женщиной, вершащей семейные дела решительной рукой. Нет, она была очень мягким и ранимым человеком. Но воспитывала нас именно она, потому что отец постоянно был на работе. Возвращался в 4-5 утра, в 10-11 снова уезжал. Нам, пятерым сыновьям, удавалось видеть его в будние дни, когда он приезжал обедать, это случалось около 7 вечера. В это время с ним можно было сесть рядом за стол и пообщаться. Он спрашивал, как дела в школе, в институте. В воскресенье отец мог поговорить с нами подольше, но и в воскресенье он читал свои бумаги: шифровки из посольств, сообщения ТАСС, еще великое множество бумаг по его непосредственным делам: торговле, пищевой промышленности и т.д. Короче говоря, воспитывала нас мама, но все мы знали его требования. Она очень любила отца, я бы сказал, его она любила больше, чем нас. Это было у них взаимно. И мы были счастливы это видеть. Такую любовь я за свои 74 года больше не видел! Это была единая, органичная пара. Они oдинаково мыслили, одинаково чувствовали.

- На родном языке родители дома говорили?

Они говорили дома по-армянски - когда хотели, чтобы мы их не поняли. Армянскому языку они нас не учили - то была романтическая пора, когда считалось, что свой язык, язык маленького народа, не имеет значения, впереди мировая революция, язык будет общий. Жаль, что я не знаю армянского языка, я бы хотел его знать хотя бы как испанский или, на худой конец, французский.

- А вы их знаете?

Испанский я более или менее знаю, французский - кое-что понимаю, могу читать со словарем. Вообще, выражение «знаю язык» может иметь очень разный смысл. Строго говоря, я и родной мне русский знаю недостаточно, как и большинство из нас, с детства говорящих на нем. Это относится и к журналистам, к сожалению. В 1960 году я с отцом был на Кубе - в качестве его личного помощника. И мы напросились в гости к Эрнесту Хемингуэю. Отец представляет ему меня: «Вот мой сын может переводить, он знает английский язык». Хемингуэй спрашивает: «Вы знаете английский?» Я отвечаю: «Немного». Хемингуэй: «Как мы все…» Он сказал это совершенно серьезно, даже как-то задумчиво… То есть он считал, что сказать: «знаю английский язык» - это очень много значит! Многие наши соотечественники в Америке, общаясь с продавцом в магазине, считают, что знают английский язык. Я же считаю, что знаю английский язык недостаточно хорошо, хотя преподавал по-английски и написал на английском несколько глав в коллективных монографиях, вышедших в США и Англии. Меня, конечно, редактировали, но не больше, чем я редактировал русских авторов в Москве.

- Хорошо, Сергей. Вернемся назад, в ваши школьные годы. В какой школе вы учились, с кем дружили?

Я учился не менее чем в пяти школах. Ведь были война, эвакуация, возвращение из нее и т.д. Первая школа, № 32, в которую я поступил, была элитная, так называемая образцово-показательная. Находилась она во 2-м Обыденском переулке, рядом с Остоженкой. Я проучился в ней четыре первых года. В школе элитных детей было процентов 10, и дружил я не с ними, а с детьми из этого района.

- Принадлежность к семье высокого государственного деятеля накладывала на вас какие-то ограничения, сковывала, мешала вам?

И у отца, и у матери было одно железное правило: мы должны быть более скромными, чем другие дети. Именно потому, что у нас такая громкая фамилия, мы должны вести себя безукоризненно и быть, что называется, тише воды и ниже травы. Это было в какой-то мере плохо, у меня, например, из-за этого образовался некий комплекс. Нас воспитывали в духе порядочности, справедливости, в соответствии с требованиями высокой морали, а не классовой борьбы. Мама старалась сделать из нас прежде всего людей порядочных. Впрочем, как и отец. Он любил споры, любил, когда мы с чем-то были не согласны, это ему было интересно: видеть, как мы превращаемся в думающие существа. Он не хотел беспрекословного подчинения, и мы, все пять братьев, в общем-то и выросли людьми вполне самостоятельными, каждый - со своим характером, образом мыслей и так далее. Правда, жизнь одного из братьев оборвалась слишком рано: Владимир пошел добровольцем в авиацию в 17 лет и погиб под Сталинградом. Воевали и два других брата, старший, Степан, чуть не погиб, имел страшные ожоги, поскольку вылезал из горящего самолета. Зимой, при морозе в 40 градусов он потерял сознание, и его спасли деревенские мальчишки под Вязьмой в 1941 г.

Как мне мешал мой комплекс? Я вспоминаю, как в МГИМО, где я учился, на собрании осуждали одного человека, ветерана войны, который ушел от жены, женился на другой. Мне очень хотелось выступить, встать на сторону справедливости, но, я хорошо это помню, не мог это сделать именно потому, что я - Микоян. А я думал тогда: дочь Молотова вышла замуж за нашего блестящего профессора, тоже фронтовика, который ушел ради этого от жены. И мне хотелось встать и сказать: почему же зятю Молотова можно разбивать семью, а имярек - нельзя? Хотя он - фронтовик, потерял на войне ногу. Но тут же я подумал: выступать не следует, скажут, что он, Микоян, говоря о семье Молотова, возможно, сводит какие-то счеты. Или думает, что нам всем примешивать в обсуждаемый вопрос зятя Молотова нельзя, а ему, Микояну, можно. Этот комплекс жил во мне довольно долго.

- Вы рассказываете о своих студенческих годах, потом настал 53-й…

Очень хорошо его помню, мне было уже 24 года. Должен вам сказать, что я был настолько глуп, что смерть Сталина меня огорчила. И я был удивлен, что мой отец не огорчился - я это видел своими глазами. Он, наоборот, взбодрился. Я тогда не знал, что в октябре 1952 года Сталин заявил, что Микоян и Молотов объективно стали агентами Запада, попали под его влияние. То есть, если бы не смерть Сталина, не стало бы ни моего отца, ни меня, ни моих братьев. Но, подчеркиваю, тогда, в марте 53-го, я этого не знал, поэтому был огорчен, а отец ожил. Позже я познакомился со старым большевиком - Алексеем Владимировичем Снеговым, 17 лет просидевшим в сталинских лагерях и тюрьмах. Он прошел все круги ада: Лубянку, Лефортово, самую страшную Сухановскую тюрьму, лагеря на Воркуте. Он был весь исполосован, снимал рубашку и показывал мне спину. Он остался убежденным коммунистом, но страшно ненавидел Сталина. И всех, кто не отмежевался от Сталина: Суслова и компанию.

- Вы хотите сказать, что Анастас Иванович отмежевался?

Безусловно. Внутренне он отмежевался от него раньше, при его жизни. Сталин увидел, что Микоян ему не целиком предан, это и послужило причиной преследований моего отца. А в 30-е годы отец Сталину верил. После войны чаша терпения отца переполнилась, и Сталин понял, что это уже не его раб. Доказательством сказанного явились события, связанные с моей первой женой, Аллой Кузнецовой.

- Дочерью расстрелянного секретаря Ленинградского обкома Кузнецова?

Да, в связи с так называемым «ленинградским делом». На Алле я женился в тот самый день, когда ее отца сняли со всех постов «за антипартийное поведение». Конечно, об этом было известно заранее. Но мой отец вовсе не предостерег меня: подожди, будь осторожен. Наоборот, когда я сказал, что все равно намерен жениться на ней, он сказал: «Правильно. Она тебя любит, и ты ее любишь. Она и нам нравится. Женись». Это было явное неподчинение Сталину, явный вызов, протест. Он в это время был в стадии освобождения от магии Сталина. А магия Сталина существовала и была сильна! Об этом - помните? - рассказывал даже Уинстон Черчилль.

- Что стало с вашей первой женой?

Она умерла совсем молодой, 28 лет, от белокровия. Это была женщина, которую я любил больше всего в жизни, подарившая мне троих детей. Итак, отец Аллы был расстрелян, мать арестована. Через пять лет мать вышла из тюрьмы, выписывала журнал «Коммунист» и внимательно его читала. То есть, вы понимаете, что это были за люди? Мужа расстреляли, ее посадили, а она продолжала верить в идею. Это были фанаты идеи социализма.

- Аналогична судьба матери Булата Окуджавы, да и не только ее… Я хочу спросить вас: отец обсуждал дома какие-то государственные дела?

Обсуждал, но при жизни Сталина очень осторожно и в тех рамках, в каких это можно было обсуждать с детьми. И потом - он прекрасно знал, что в доме установлена подслушивающая аппаратура. Даже во времена Брежнева, когда отец хотел что-то сказать мне не для чужих ушей, он выводил меня на лестничную площадку. А на даче любил говорить на улице, вне дома.

- Во время первого заговора против Хрущева ваш отец был на его стороне, правильно?

Да, потому что в 1957 г. Маленков, Каганович, Молотов и, как тогда говорили, примкнувший к ним Шепилов, тащили общество назад, к сталинским порядкам. Вообще, с Хрущевым у отца отношения были хорошие, но не ангельские. Хрущев любил подхалимов, а мой отец ему не льстил, спорил с ним. Никто, кроме отца, в ЦК партии и в его Президиуме с Хрущевым не спорил. Вся «украинская мафия», которую Хрущев позвал в Москву: Подгорный, Брежнев, Кириленко, Кириченко, смотрела ему в рот - в отличие от моего отца. Это Хрущеву не нравилось. Отец был опытный политик, образованный, мудрый человек, он оказывался, в конце концов, умнее Хрущева, потому что был свободен от импульсивности, которая очень мешала Никите Сергеевичу. Тот, естественно, это чувствовал, поскольку тоже был умным человеком. Поэтому у Хрущева просвечивала зависть к отцу, их отношения были неодномерными, довольно сложными. Но когда Хрущева в 1964 г. стали снимать его же клевреты - Брежнев, Подгорный и другие - отец предложил оставить Хрущева на должности Председателя Совета Министров, а Генсеком партии сделать Брежнева. Тем самым Хрущев в глазах всего мира останется как бы на виду. Кроме того, у него, наряду с крайностями и перегибами, имелись хорошие идеи, которые можно было использовать во благо народа, общества. Как раз обо всем этом отец рассказывал нам дома. Кстати, с ним, в принципе, даже согласились в ЦК. Кажется, сам Брежнев сказал: «Вы правы, можно было бы Хрущева оставить на должности Председателя Совета Министров, но, зная его характер, мы не можем на это пойти». Они боялись его решительности, силы характера.

- Побоялись «Ста дней»?

Хрущев был человек крутой, волевой, упрямый. Они боялись: а вдруг он попытался бы вернуться к власти и за свои «Сто дней» «открутить головы» тем, кто лишил его власти?! По-моему, боялись напрасно, Хрущев не стал бы бороться против большинства. Но Брежнев, в отличие от него, был человек нерешительный, слабый, боязливый… Отец работал с новыми лидерами около года, но сказал мне однажды: «Это не моя команда, я не буду с ними работать». И в 1966 году, после выборов в Верховный Совет, собирался уйти на пенсию. Но Брежнев предложили ему сделать это на полгода раньше, когда отцу исполнилось ровно 70. Наверное, потому, что должность Председателя Президиума Верховного Совета СССР, которую он тогда занимал, понадобилась Подгорному. А когда эта должность приглянулась самому Леониду Ильичу, Подгорному предложили написать письмо об уходе на пенсию. Подгорный заупрямился, тогда письмо написали за него, поставили его подпись и зачитали на сессии Верховного Совета. Подгорный ничего не знал об этом, сидя на даче… Это были мелкие, безыдейные люди, равнодушные к народу, безразличные к делу, и конец режима начинался уже тогда. Такие люди как Брежнев, Суслов, Подгорный, Кириленко, Черненко неизбежно должны были привести режим к краху. Горбачев только ускорил его.

- В конце концов Анастас Иванович прозрел от коммунизма? Или только от сталинизма?

Это важный вопрос. Я бы сказал, что в социализме как идее отец не разочаровался, но его разочарование в советском строе, то есть в советской модели социализма, мы, сыновья, видели. В то же время отец считал, что капитализм в любом случае хуже социализма, даже советского. Мне и братьям друзья задавали вопросы: что происходит? У нас дома кипели дискуссии, может быть, не меньше, чем в кружке сторонников Сахарова. О некоторых вещах отец говорил: «Да, это плохо, но все-таки вы понимаете, какой скачок страна сделала с 1913 года!?» Я ему возражал: «Пап, с 1913 года все страны совершили скачок». Он, в свою очередь, возражал мне: «Возьми Афганистан. Там до сих пор XVIII век. И посмотри на наш соседний с ним Таджикистан. В нем - расцвет культуры, науки, образования. Есть своя Академия наук, современные больницы, университеты, школы. Видишь разницу? Социалистические идеи, даже плохо воплощенные, дают свои плоды».

- Извините, Сергей, что сейчас я напомню вам довольно хлесткую поговорку, ходившую в народе и касавшуюся вашего отца: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Анастас Иванович ее знал?

Отец услышал однажды эти слова от родственников, посмеялся. Что я могу сказать? Отец адаптировался к обстановке, не лез со своим уставом в чужой монастырь. Лезть в монастырь Сталина со своим уставом означало быть немедленно уничтоженным. Какой в этом смысл? Во-первых, не сделаешь ничего хорошего. Во-вторых, потянешь за собой вереницу людей! Ведь Сталин, если расправлялся с наркомом, арестовывал, обвиняя в мифическом заговоре, сотни людей - с женами, детьми и так далее. Отец был наркомом пищевой промышленности, значит, все директора мясокомбинатов, молочных заводов, кондитерских фабрик, холодильников, витаминных заводов немедленно были бы арестованы как вредители, завербованные Микояном. И все же Микоян не простил себе фактического пособничества диктатору, сказав однажды, что все они «были мерзавцами». Правда, при назначении наркомом внешней торговли он добился от Сталина, что, цитирую: «НКВД не будет вмешиваться в работу НКВТ» - то есть не будет арестов сотрудников. Наркомат стал островком безопасности в стихии репрессий.

А в 20-е годы отец хорошо относился к Сталину, искренне считая, что он - продолжатель дела Ленина. В 30-е годы, особенно после убийства Кирова, отец стал понимать, что со Сталиным происходит метаморфоза. Потом началась война, отец весь ушел в дело снабжения и тыла, и фронта. Подчеркну: он отвечал за снабжение и тыла, и фронта. Сюда входило все: обмундирование, питание, горючее, обувь, табак, лыжи, транспортные средства и даже артиллерийские снаряды. Он с головой окунулся в эту важнейшую и труднейшую работу, и Сталин ему почти не мешал, только изредка вмешивался, чаще всего неудачно.

Отец был тогда в хорошем возрасте, ему не исполнилось 50, он работал изо всех сил, спал по 5 часов в сутки. А после войны отец надеялся, что Сталин пойдет на демократизацию - это собственные слова отца, цитируемые мною из надиктованных им воспоминаний. Он имел в виду, конечно, не нынешнюю демократизацию России, а демократизацию партии и прекращение «завинчивания гаек» в обществе. И вдруг, к своему удивлению, он увидел, что Сталин решил заново закручивать гайки. Тут Микоян и стал психологически отходить от Сталина, что не могло от последнего укрыться, так как проявлялось и в политических вопросах.

- В каком году умер ваш отец, Сергей?

21 октября 1978 года, ему почти исполнилось 83 года. Произошло это при Брежневе, мы были огорчены, что его решили похоронить не в Кремлевской стене, а на Новодевичьем кладбище. Мы считали тогда, что тем самым власти продемонстрировали неуважение к отцу. Теперь рады, что по-людски можем собраться на общей могиле отца и мамы, дедушки и двух бабушек, маминого брата Гая Лазаревича. Там же похоронен умерший брат Алексей - средний по возрасту, отец известного многим Стаса Намина. Совсем рядом - и могила Артема Ивановича. А за ней - моей первой жены Аллы. Каждый год, 25 ноября, в день рождения Анастаса Ивановича Микояна, мы собираемся там, кладем цветы к каждому памятнику. Знаете сколько нас, его потомков? Цифра постоянно растет и приближается к полусотне!

- Сергей, a вы знаете, что мясокомбинат в Москве называется «Микояновский»? А одна из колбас - так просто: «Микоян»?

Да, знаю, и это говорит о многом, согласны? Отец, не побоюсь громких слов, создал пищевую промышленность СССР. Хотя назвать колбасу просто «Микоян», по-моему, не совсем правильно. Авторы плохо чувствуют русский язык.

- Вы упомянули Стаса Намина. Могли бы рассказать о нем подробнee?

Вряд ли. Он бизнесмен в музыке, музыкант в бизнесе. Ни в том, ни в другом я не разбираюсь или плохо разбираюсь. Я имею в виду современную эстрадную музыку. Мне гораздо больше нравятся Шаде, Кенни Джи и некоторые другие музыканты из США, Бразилии. В Москве с удовольствием слушаю Лаймe Вайкуле, Нани Брегвадзе, не против послушать Кобзона, Леонтьева, Лещенко. Но не тех, о ком больше всего шумят.

- Ваш дядя был конструктором самолетов МиГ…

Артем Иванович был замечательным человеком. Младше Анастаса Ивановича на 10 лет, но более мягкий, он часто амортизировал гнев отца, вызванный нашими проступками. Артем Иванович был в высшей мере порядочным человеком, никогда не участвовал в интригах, которые, нечего скрывать, имели место в мире советской военной авиации: внутри конструкторского сообщества и в ВВС. Дело не ограничивалось Василием Сталиным, из-за которого некоторые видные люди были даже арестованы. Другие интриги не заходили так далеко, но все же имели место.

Конструкторское бюро МиГ он организовал еще до Отечественной войны вместе с Гуревичем - отсюда и аббревиатура. Правда, Гуревич, который был гораздо старше, вскоре скончался. Но Артем Иванович не переименовал фирму, скажем, в МИК, а оставил прежнее имя, почитая память Гуревича. Сталин лично занимался военной авиацией, поэтому хорошо знал Артема Ивановича и уважал его.

Никакого покровительства моего отца младшему брату никогда не было. Артем Иванович прошел трудовой путь совершенно самостоятельно: когда перебрался в Москву, мой отец уже был кандидатом в члены Политбюро и наркомом торговли. А младший брат сам прокладывал свой путь. Работал в трамвайном депо, затем на заводе «Динамо». Учился на рабфаке. Наша семья жила в Кремле. Хотя и в небольшой квартире, но место для брата отец всегда нашел бы. Он его звал жить у нас. Но Артем Иванович ответил, что вполне удовлетворен общежитием, тем более оно близко к месту работы. Лишь через много лет дядя признался, что места в общежитии для него не нашлось, он снимал угол в дворницкой. Правда, недалеко от работы. Окончив Военно-инженерную авиационную академию имени Жуковского, Артем Иванович стал авиаконструктором у Поликарпова. Потом они с Гуревичем создали собственное КБ, начавшее проектировать истребители. После войны МиГ уверенно занял первое место в истребительной авиации и занимал его несколько десятилетий, успешно соперничая с американскими. Миг-15 - с Ф-6 Сэйбр, а МиГ-29 - с Ф-15 и другими.

Интересный эпизод произошел вскоре после войны. Дело в том, что слабым местом нашей авиации тогда были двигатели. Английские Роллс-Ройсы и американские Праттс энд Уитни превосходили моторы Микулина и других. Артема Ивановича отправили в Англию для переговоров с фирмами, производившими авиационные моторы, для закупки хотя бы небольшого количества. Мы еще считались союзниками, поэтому президент компании согласился. После чего получил настоятельную рекомендацию правительства - лучше не продавать. Президент чувствовал себя весьма неловко - он ведь уже дал слово. Артем Иванович стал играть на этой струнке: президент компании сказал «да», кто же может заставить его взять слово назад? Тот не знал куда деваться. И тогда Артем Иванович нашел необычный ход. «Давайте, - говорит, - разыграем ситуацию на бильярде. Выиграете вы - я вам возвращаю данное слово, выиграю я - вы его выполняете». Президент часто бывал в клубе, где происходил этот разговор, хорошо играл в бильярд и, видимо, подумал, что одержит верх. Но дело в том, что у отца на даче с довоенных лет стоял прекрасный бильярдный стол с шарами из слоновой кости. Артем Иванович приезжал практически каждое воскресенье и много играл с другим нашим дядей, братом мамы, тоже прекрасным, интеллигентным человеком Гаем Лазаревичем Туманяном. Несколько слов о нем. В годы войны Гай Лазаревич долго служил в военной разведке, бывал в республиканской Испании, а еще раньше - в Китае. С первого дня войны был заброшен к партизанам в районе Ленинграда. Чуть не погиб там. После эт ого служил в танковых войсках, стал генералом, дошел до Германии. Итак, он на даче здорово натренировал Артема Ивановича за бильярдным столом. Тот выиграл решающую партию у президента компании. Двигатели были отправлены в СССР.

В 1970 г. Артем Иванович скончался во время операции на сердце. Он оставил вдовой чудесную женщину, Зою Ивановну. У них были две дочери и сын, с которыми наша семья очень близка. Сейчас, к огорчению для всей нашей большой семьи, КБ Сухого вышло вперед. Но и МиГи с успехом участвуют в международных салонах. Память об Артеме Ивановиче сохранилась не только в нашей стране. Во многих странах МиГи были (и есть) на вооружении и даже участвовали в военных действиях. А в Лос-Анджелесе в музее авиации в честь Артема Ивановича Микояна открыт Стенд славы. Кстати, несколько лет назад туда пригласили моего брата Степана как летчика-испытателя, и аналогичный стенд открыли в разделе, посвященном крупным испытателям.

С Нами МИКОЯН мы встретились 29 марта в день рождения Лаврентия БЕРИИ. С этим человеком у Нами Артемьевны, мамы музыканта Стаса НАМИНА, невестки «всережимного министра» Анастаса МИКОЯНА, связано множество личных воспоминаний. Сначала он был ее кумиром, а потом, после смерти отца - первого секретаря обкома партии Грузии, стал злейшим врагом.
Феликс МЕДВЕДЕВ

Как-то в конце 50-х годов мы с мужем и его отцом Анастасом Микояном отдыхали в Сухуми и он захотел показать мне дачу Берии. Анастас не знал, что здесь прошло мое детство, а мне не хотелось говорить. Жили мы скромно. Мама, Ксения Преклонская, выросшая в доме деда, генерала медицинской службы, растила меня по-спартански, никакого баловства, никакой «частной собственности» - я должна была дарить любимые игрушки детям, приходившим в гости. В сентябре мы ездили отдыхать в Гагры, где обычно отдыхал Берия, в ту пору первый секретарь Компартии Грузии, и большинство номенклатурных сотрудников. Семья Берии приглашала нас жить в свой дом. Я дружила с его сыном Серго. Эти солнечные, голубые на зеленом фоне спокойно-счастливые дни живут в моей памяти. Отец, дядя, их коллеги - все они были примерно одного возраста - плавали, играли в волейбол, теннис. Берия был во главе всех затей. Даже я, маленькая девочка, с восторгом смотрела, как он плавал дальше всех в бурном море, лучше всех играл в волейбол. Он, по-видимому, привлекал каким-то неясным магнетизмом, внутренней силой. Очень увлекался фотографированием, много снимал меня.

В Гаграх в самые сильные волны садился в байдарку, брал меня с собой, несмотря на мольбы женщин: мамы, тети, своей жены - и мы уходили вдаль, взлетая на волнах. Страха у меня не было - особенно рядом с ним. Он часто разговаривал со мной, называл меня «профессором», я мечтала о такой же собаке, как у него, и у меня появился доберман-пинчер, которого я тоже назвала Джильда.
- Наверное, уже в то время не было секрета, что Лаврентий Павлович - большой поклонник слабого пола?
- Совсем наоборот. Жена Берии, Нина Теймуразовна, была удивительной женщиной: красивая, стройная, холеная, она носила длинные брюки, мазалась на пляже ореховым маслом, чтобы загар был ровным. Он очень трогательно, насколько это приемлемо на Кавказе, к ней относился и ни за какими юбками не бегал. В 1936 году Берия построил себе дом в Тбилиси на улице Мачабели - конструктивизм в лучшем виде, красота и разумность решения, строгий вкус. Откуда у него было такое чувство красоты, проявлявшееся в сдержанной элегантности комфорта?!

Могила отца пропала

- Кто, кроме вас, гостил на его даче?
- Как-то раз в Гагры приехал Сталин. Оставив дочь с нами, детьми, он отправился ужинать с мужчинами. Наутро уехал. Дочь Светлану оставили - с шофером и машиной, в которой был телефон, это было для нас необычно и странно, до сих пор не могу поверить, что в то время были мобильные телефоны. Летом 1937-го моего отца назначили заместителем председателя Совнаркома Грузии, и мы переехали в Тбилиси. Отец сделался молчалив, замкнут - время романтического задора, дружеских встреч и общения прошло. Существовали только приказы сверху.
Однажды отец не выходил из своей комнаты целые сутки. Он что-то писал в кабинете, мы с мамой и годовалой сестренкой Ниной были в спальне. Помню, как в ночь на 30 октября 1937-го отец позвал меня, мы сели на тахту, на столе лежали бумаги и ружье. Он поцеловал меня и сказал: «Что бы ни случилось, верь в партию». Ночью я проснулась от оглушительного странного звука. Это был выстрел. Папа вышел на веранду, взял зеркало, чтоб не промахнуться, и выстрелил в себя. Тут же раздался стук в дверь, вошли какие-то люди, они унесли его, он был еще жив. Я и сейчас слышу его голос: «Кися, прости, прости...» Это - маме. Утром в дверь постучали, я открыла - на пороге стоял сотрудник НКВД, он сказал мне: «Девочка, пойди скажи маме, что твой папа умер». Я пошла к маме в спальню.

Она вышла в слезах, измученная и беспомощная. Он сказал: «Девочка пусть пойдет в школу, а вы можете с какой-нибудь родственницей поехать со мной, похоронить мужа». Когда я вернулась из школы, мама была уже дома - в своем черном шелковом нарядном платье с белым девичьим кружевным воротничком она лежала на папиной тахте, без сил и заплаканная. Марго, ее двоюродная сестра, сидела рядом, с красными воспаленными глазами. Они молчали. Маме было 25 лет. На другой день мама и Марго пошли на могилу отца, но могилы больше не было, только груда кирпичей, какие-то рытвины и больше ничего. От папы остались две открытки, написанные мне, тогда восьмилетней девочке, и музыкальная шкатулка, игравшая «О, sole mio». Вот и все. В нашем доме все дети лишились родителей. О Берии дома не говорили и в его семье после гибели отца мы больше не бывали.
- Известно, почему застрелился ваш отец?
- Да. Берия как-то при подчиненных отца произнес: «Партия не может вам больше доверять».
Кстати, Берию я видела в Тбилиси еще один раз. Однажды весной 1938-го я спешила на урок ритмики, была в одних трусиках. На перекрестке улиц Лермонтовской и Мачабели резко затормозил «роллс-ройс». Блеснуло пенсне - Берия, сидевший, как обычно, рядом с шофером, холодным голосом спросил меня: «Нами, почему ты не в платье? Если у тебя нет платья, пусть мама придет ко мне». Машина проехала дальше, я рассказала маме, она заплакала. В следующий раз мы встретились с ним через 15 лет.

Я бы его застрелила

- К этому времени вы уже были снохой Анастаса Микояна. Наверное, Берия очень удивился?
- После самоубийства моего отца не объявили врагом народа. Это спасло нам жизнь. А судьба сложилась так, что в 1950 году я вышла замуж за Алексея Микояна. Его отец, будущий Председатель Президиума Верховного Совета СССР, был тогда депутатом Верховного Совета СССР от Армении, приезжая в республику, останавливался у нас в доме. А когда мы бывали в Москве, он приглашал нашу семью к себе. С одним из его сыновей, Алешей, у меня начался роман. Он меня покорил обаянием и молодцеватой выправкой летчика. Я вышла за него замуж, стала жить в их семье в Кремле. Как-то я с коляской, в которой лежал мой трехмесячный сын, гуляла в Кремле, по Коммунистической улице. Обычно там никто из правительства не появлялся. И вдруг из-за угла, мимо окон парикмахерской, где сейчас построен стеклянный Дворец Съездов, в ярком теплом шарфе стремительной походкой вышел Берия. На глазах блестело знакомое мне с детства, а всей стране по портретам зловещее пенсне. Пронзительный, цепкий взгляд встретился с моим. О моем замужестве он знал от своей семьи и, конечно, узнал меня. До встречи оставалось метров десять, я подумала: «Наконец-то». Если бы был револьвер, я бы выстрелила, а тогда, взволнованная, я напряглась, готовясь сказать ему все. Вдруг шагов за пять до меня он резко повернулся и пошел обратно.

КЛАН МИКОЯНОВ

У АНАСТАСА МИКОЯНА БЫЛО ПЯТЕРО СЫНОВЕЙ
* Старший сын Степан - Герой Советского Союза, летчик-испытатель. Принимал участие в испытании «Бурана». Сейчас генерал-лейтенант авиации в отставке.
* Второй сын Володя - летчик-истребитель, погиб в сентябре 1942 года в воздушном бою.
*Алексей , муж Нами, - летчик-истребитель, ушел в отставку генерал-лейтенантом.
* Иван во время войны был механиком у братьев, позже стал крупным военно-авиационным инженером.
* Младший, Сергей , окончил МГИМО, был главным редактором журнала «Латинская Америка». Сейчас живет в США, но работает в Институте мировой экономики и международных отношений Российской академии наук.
* Брат Анастаса Микояна Артем считается основателем фирмы «МиГ», сама эта аббревиатура составлена из первых букв фамилий его и другого выдающегося конструктора - Михаила Гуревича.

КСТАТИ
В СССР про Анастаса Микояна ходила поговорка: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». То есть от Ленина до Брежнева. Таким образом народ намекал на его способность удержаться во власти при любом режиме.

СПРАВКА
* Имя Нами придумал ее отец, учившийся в НАМИ (Научном автомобильном и автомоторном институте).
* Брак Нами и Алексея Микояна сложился не очень удачно. Бравый генерал увлекся другой женщиной. Анастас, очень любивший сноху, даже угрожал разжаловать его в полковники, но семью спасти не удалось. После развода Нами вышла замуж за заместителя министра культуры Кухарского.
* Сын Нами и Алексея Стас Намин стал известным рок-музыкантом и продюсером. Имя матери он сделал своим псевдонимом.