Старинная карта арктики. Секретные экспедиции в арктику

Малые секретные базы Германии на территории Советской Арктики С 1938 г. кригсмарине реализовали план поэтапного создания малых баз скрытного подскального базирования в Советской Арктике. Все подходы к местам базирования были заминированы. Нацисты оставались верны своим

Г. С. Курганов и П. М. Куреннов ТАЙНЫ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И БУДУЩЕЕ РОССИИ (Тайны мировой политики) Что касается России, то всё упирается в 20 миллионов масонских солдат. (Г. С. Курганов). Еще до второй мировой войны Г. С. Курганов говорил:«Или я лягу живым в гроб, или я узнаю,

Знаменитый роман Вениамина Каверина "Два капитана", который впервые был опубликован в журнале "Костер", стал любимой книгой нескольких поколений читателей. История экспедиции капитана Татаринова на шхуне "Св. Мария", возможно, потому так убедительна, что основана на реальных событиях, разыгравшихся на шхуне "Св. Анна" лейтенанта Брусилова. Судьба его экспедиции также была трагической. В романе штурман Климов с тринадцатью моряками покидает судно, затертое полярными льдами, и, совершив тяжелейшее путешествие, добирается до земли. Это же произошло и на самом деле, только фамилия невыдуманного штурмана была другая — Альбанов.

Примета

По старому морскому поверью женщина на корабле приносит несчастье. Верно это или нет, но в экспедиции лейтенанта Георгия Львовича Брусилова на шхуне "Св. Анна" в 1912 году женщина участвовала. Это была Ерминия Александровна Жданко, дочь известного генерала. Она выполняла на судне обязанности медицинской сестры и хозяйки кают-компании. Брусилов намеревался пройти к Камчатке (второй раз в истории мореплавания) Северным морским путем.

Размолвка

В 1912 году в Арктике создалась необычайно трудная ледовая обстановка. В Карском море шхуна вмерзла в лед, и ее потащило на север. И в 1913 году "Св. Анна" не освободилась из ледового плена. Прошло еще десять месяцев. Шхуна находилась уже далеко на севере, в Ледовитом океане. На беду, дружеские отношения между членами экипажа, царившие до того на корабле, начали портиться.

Особенно серьезная размолвка произошла между начальником экспедиции Брусиловым и штурманом Валерианом Ивановичем Альбановым. Прямо об этом не говорили, но одной из "виновниц" размолвки явилась Ерминия Жданко, к слову сказать, чрезвычайно скромная и застенчивая, к которой оба были неравнодушны.

Весной 1914 года Альбанов обратился к Брусилову за разрешением покинуть судно. Альбанов намеревался пешком дойти до Земли Франца Иосифа, где надеялся найти на мысе Флора базу давней английской экспедиции. Наверняка там могли сохраниться продовольственные запасы, столь нужные экспедиции.

Неожиданно к Альбанову решили присоединиться еще тринадцать человек. Уходило, таким образом, более половины команды. Брусилов не возражал, и это было разумно. Продовольствие заканчивалось, и для оставшихся его могло хватить на больший срок.

Сон

И вот 23 апреля 1914 года поход начался. Тянуть все нарты одновременно через ледяные торосы путешественникам оказалось не под силу. Перетащив первую партию саней, возвращались за остальными. "Как в забытьи шли мы, — вспоминал Альбанов, — механически переставляя ноги и налегая грудью на лямку".

В один из майских дней произошло событие, которое сыграло для Альбанова крайне важную роль. Под его впечатлением штурман жил до самого окончания похода. Вечером того тяжелого дня улеглись отдыхать, мрачные и молчаливые. Да и чему было радоваться? А ночью Альбанову приснился сон.

"Вижу я, — вспоминал позже Валериан Иванович, — будто идем мы по льду по большому полю, как шли вчера, и, конечно, тянем за собой свои нарты. Впереди, видим, стоит большая толпа людей, о чем-то между собой оживленно разговаривают, по-видимому, кого-то ждут и смотрят в ту сторону, куда мы держим путь".

Ни путники, ни толпа встрече не удивились. Как будто случай был обычным и заурядным. Подошли ближе, спрашивают, о чем это собравшиеся так оживленно говорят и кого ждут. "Мне указывают, — вспоминал свой сон Альбанов, — на худенького, седенького старичка, который выходил в это время из-за торосов, и говорят, что это предсказатель, или ясновидящий, который очень верно всегда предсказывает будущее".

Вот, подумал штурман, случай, которого никак нельзя упустить. Надо попросить старика сказать, что ждет их впереди, и доберутся ли они до земли.

Подошел Альбанов почтительно к ясновидящему и протянул руки, "как протягивают под благословение". Старичок лишь мельком взглянул на Альбанова, напутственно взмахнул рукой в направлении юга и спокойно произнес: "Ничего, дойдешь. Недалеко уж и до полыньи. А там..." Дослушать штурман не успел и проснулся.

"Под впечатлением этого сна, — рассказывал он, — я был так радостно настроен, что от вчерашнего мрачного настроения не осталось и следа. Ни одной минуты я не сомневался, что это вещий сон".

Словно в подтверждение сна, в тот же день путники подошли к большой полынье и там убили несколько тюленей, пополнив запасы мяса и жира на топливо.

Покидая судно, Альбанов имел сомнения насчет своих спутников. Многие из них, и вправду, оказались слабыми и телом, и духом. Дорога же становилась все труднее. Путь приходилось расчищать топорами и гарпунами. Лишь одного Альбанова не покидала уверенность. "Я был убежден, — писал он, — что рано или поздно, но мы должны добраться до земли. Слишком ярко я помнил тот сон, слишком сильное впечатление произвел он на меня".

"Чудо"

Альбанов упорно шел вперед и часто вспоминал вещее сноведение. "Этот сон, со всеми его мельчайшими подробностями, — рассказывал он, — не выходил у меня из головы всю дорогу, вплоть до мыса Флоры. В трудные минуты я, помимо своей воли, вспоминал успокоительное предсказание старичка".

Они прошли уже более 300 километров. И вот, наконец, 22 июня на юго-востоке заметили резкую серебристо-матовую полоску. Это была долгожданная земля!

Но радость оказалась преждевременной. Как раз здесь, на этом этапе пути, основная часть путников погибла. Одни умерли от болезней, другие от истощения, третьи утонули. До мыса Флора добрались лишь двое — Альбанов и матрос Александр Конрад.

На мысе и в самом деле они нашли хижины английской экспедиции, а также запас продовольствия. "Теперь мы были спасены, — писал Альбанов. — Теперь мы не опасались за будущее".

А вскоре произошло то самое чудо. Вечером 2 августа Альбанов посмотрел на море и не поверил своим глазам. Он увидел... корабль! Это было судно экспедиции Георгия Седова "Св. мученик Фока". Экспедиция возвращалась после безуспешной попытки достигнуть Северного полюса и гибели своего командира. На этом судне оба моряка — Альбанов и Конрад отправились домой.

А шхуна Брусилова "Св. Анна" пропала вместе со всеми оставшимися на ней, в том числе и Ерминией Жданко. О судьбе "Св. Анны" и ее экипажа до сих пор ничего не известно. Удалось ли шхуне освободиться из ледовой западни? И если освободилась, то почему от нее не осталось никаких следов? Несколько лет назад историки полярных путешествий Алексеев и Новокшонов высказали любопытную гипотезу: освободившаяся в 1915 году, во время войны, шхуна была потоплена немецкой подводной лодкой. Но это лишь предположение. Возможно, "Св. Анна" до сих пор дрейфует в Ледовитом океане. Ведь находилось же в ледовом плену более полувека судно, покинутое экспедицией англичанина Мак-Клюра.

Судьба "Св. Анны" осталась тайной Арктики. Быть может, вечной тайной.

Геннадий Черненко

Сама история России поистине парадоксальна. Мало того, что всему героическому и славному десятилетиями сопутствовало трагическое и постыдное – мы ухитрялись не замечать великого, не умели гордиться тем, что было достойно и гордости, и преклонения. История Арктики в этом отношении – горький и назидательный пример, на котором никогда не поздно учиться.

Все, что происходило в Заполярье в 20 – 30-е годы XX века, воспринималось жителями Большой земли с громадным интересом и восхищением. Само слово «полярник» стало символом всего героического в Стране Советов, а биографии тех, кого величали покорителями полюса, Центральной Арктики, Северного морского пути, печатались на первых страницах газет с не меньшими подробностями, чем впоследствии – биографии первых космонавтов.

Вряд ли можно установить с большой точностью, когда именно Арктика была «закрыта» от глаз простых смертных. Кто это сделал, естественно, секретом не является: «друг» и «отец» советских полярников, несомненно любивший своих арктических «детей» – Иосиф Сталин. Речь сейчас идет не о закрытии Севера от иноземцев – это началось еще в стародавнюю царскую эпоху, в XVII – XVIII столетиях. Правда, Сталин сделал одно любопытное послабление именно в этом: в навигацию 1940 году. трассу Северного морского пути на восток тайно преодолел германский вспомогательный крейсер "Комет". Его сопровождали наши ледоколы, на борту немца, находились лучшие советские арктические лоцманы, ледовая разведка искала для него безопасные проходы во льдах. Таков был итог предательского сговора между Сталиным и Гитлером, особенно зловещего еще и тем, что по выходе в Тихий океан «Комет» стал боевым кораблем, угрожавшим нашим будущим союзникам по антифашистской коалиции. Но разговор сейчас о другом – о прямом запрете на публикации об Арктике, о том, что повседневно происходило в высоких широтах, включая самые яркие, героические события, которые прославили бы наше отечество и укрепили его престиж.

Не писали о проводке военных кораблей по Северному морскому пути.

Не писали о грядущей высадке папанинцев на полюс, сообщив об этом постфактум, на следующий день. Позже такая порочная практика повторилась и во время полюсного рейса атомохода «Арктика» – как, добавим, и при всех космических запусках вплоть до 80-х годов.

Во время войны 1941 – 1945 годы побережье Ледовитого океана стало линией фронта, и, естественно, все четыре года почти никакой информации о том, как живет, бедствует, хоронит своих защитников Советское Заполярье, наш народ не получал (кроме сообщений о громких победах моряков Северного флота в Баренцевом море). Как бы по инерции все сведения о происходящем на Крайнем Севере, о погоде и льдах, об экспедициях и находках, обретениях и потерях на протяжении добрых десяти послевоенных лет также оставались под замком. У нас отнимали историю, право на знание имен и событий, дат и биографии! Вся страна погружалась во тьму самоизоляции, отгородившись мира невидимым, но непроницаемым «железным занавесом». А в Арктике тем временем вершили открытия и подвиги в масштабах, вполне сравнимых с тем, что творили в полярных морях и полярном небе прославленные первопроходец былых эпох. Ежегодно в высокие широты снабжались многолюдные экспедиции «Север», всесторонне изучавшие природу Центральной Арктики. А весной I960 года была высажена во льды вторая в истории дрейфующая станция «Северный полюс».

О том, что был такой дрейф, общественность нашей страны и зарубежный мир узнали лишь четыре года спустя, когда начинали свою работу в полюсных льдах станции «СП-3» и «СП-4». Через год после смерти Сталина произошло «обвальное» рассекречивание Крайнего Севера и появилось запоздалое желание восстановить справедливость. Оказалось, что станция «СП-2» прожила во льдах Восточной Арктики 376 суток, гораздо дольше папанинской, что 11 зимовщиков испытали и ледовые разломы, и неоднократные эвакуации лагеря, и пожар в палатке радистов, и летние наводнения, и случаи нападения белого медведя на человека, не говоря уже о всевозможных лишениях.

Но главное: они работали в обстановке невероятной, безумной секретности, без права быть собой, словно разведчики, заброшенные во вражеское логово. Даже в Арктическом институте, где готовилась та экспедиция, даже близкие тех, кто отправлялся на целый год во льды, не ведали ничего и вместо эффектного «СП» вынуждены были проставлять на конвертах номер безликого почтового ящика. Их и награждали секретным Указом Президиума Верховного Совета, по которому руководитель дрейфа Михаил Михайлович Сомов стал Героем Советского Союза, а остальные получили ордена Ленина.

И только совсем недавно выяснилось, что начальник станции имел приказ сжечь документацию и взорвать все постройки, если к льдине приблизится «американский враг». Одним из важнейших секретов Арктики стало создание в середине 50-х годах ядерного полигона на архипелаге Новая Земля. Свыше 30 лет там проводились испытания чудовищного водородного оружия, и сегодня Новая Земля изранена, тяжко травмирована. Невозможно даже в первом приближении составить список безвозвратных потерь, понесенных ее природой – бело-голубыми ледниками, огромными птичьими базарами на прибрежных скалах, тундровой растительностью, поголовьем тюленей, моржей, белых медведей.

Может быть, одним из самых последних по счету стало рассекречивание космодрома Плесецк в Архангельской области. О нем впервые открыто заговорили лишь в 1992 году. Теперь мы знаем и о его создании в 1959 году, и о страшной катастрофе 18 марта 1980 года, когда в результате мощнейшего взрыва погибло почти 60 человек. Стало известно и о том, что именно отсюда, с космодрома близ города с обязывающим названием Мирный, вожди собирались атаковать смертоносными ракетами заокеанского врага во время так называемого карибского (кубинского) кризиса 1962 года.

Особую «закрытость» придавали Крайнему Северу обстоятельства, весьма далекие от соображений здравого смысла или хотя бы разумной секретности военно-стратегического характера, виной тому были массовые политические репрессии.

Великий террор, бушевавший на Большой земле в 20 – 50-е годы XX века, громким эхом отозвался в высоких широтах. Не было в Заполярье ни одной сферы человеческой деятельности, ни единого самого что ни на есть медвежьего уголка, до которого не дотянулись бы карающие органы, откуда не повезли бы на суд и расправу полярников разных специальностей – моряков, пилотов, ученых, геологов, зимовщиков, хозяйственных и партийных работников, портовиков, строителей, учителей, врачей, включая представителей малочисленных коренных народностей Севера (а таковых по меньшей мере около 30).

Как и на Большой земле, на Севере в должных пропорциях обнаруживали «врагов народа»: вредителей и диверсантов, троцкистско-зиновьевских, бухаринско-рыковских наймитов, кулаков и подкулачников. Обнаруживали по доносам, клеветническим наветам, создавали немыслимую обстановку всеобщей подозрительности, слежки и взаимодоносительства, арестовывали, сажали в тюрьмы, отправляли в гибельные ссылки, уничтожали.

Казалось бы, кому могли помешать люди, живущие в Заполярье в условиях постоянных лишений, опасностей, смертельного риска? Чем досадили сталинскому режиму они, моряки-ледоколыщики, сотрудники полярных станций, геологи, искавшие золото и олово, нефть и уголь?

Да, именно так, из Заполярья в Заполярье, в жуткие северные лагеря везли энтузиастов-романтиков, которые отдавали жизнь изучению и освоению этих вольных, бескрайних, влекущих к себе краев. Везли по славной трассе Северного морского пути, в трюмах пароходов, на открытых баржах, и суденышки эти застревали во льдах, шли на дно вместе со своим живым грузом, выручать который не летели отважные летчики, не мчались на всех парах могучие ледоколы.

Одним из первых еще в самом начале 30-х годов был арестован маститый профессор-геолог Павел Владимирович Виттенбург, известный исследователь Шпицбергена, Кольского полуострова, Якутии, острова Вайгач. Вот туда-то, на Вайгач, где он успел до того сделать крупные открытия, и повезли ученого на свинцово-цинковые рудники. К счастью, ему удалось выжить и через много лет вернуться в родной Ленинград. Но скольким его коллегам, друзьям, соратникам это было не суждено.

Был расстрелян в 1939 году профессор Р. Л. Самойлович. Та же участь постигла его доброго товарища, генерального консула СССР на Шпицбергене и отца будущей прославленной балерины (которая девочкой зимовала вместе с родителями в Арктике) Михаила Эммануиловича Плисецкого. Погиб профессор Павел Александрович Молчанов, участвовавший вместе с Самойловичем в экспедиции на дирижабле «Граф Цеппелин». Пали жертвами репрессий герои-челюскинцы Алексей Николаевич Бобров, Илья Леонидович Баевский, Павел Константинович Хмызников, фанатик радиодела Николай Рейнгольдович Шмидт, первым услышавший сигналы бедствия из Красной палатки Нобиле, ветеран Северного морского пути, строитель города и порта Игарки Борис Васильевич Лавров.

Лишь в одном только Гидрографическом управлении Главсевморпути было арестовано и уволено с работы свыше 150 сотрудников, объявленных «чуждыми элементами». Так поступали с полярными гидрографами, первопроходцами ледовой трассы, знатоками ее грозных опасностей, хранителями маяков – с людьми, без которых невозможна нормальная жизнь Северного морского пути!

Ученых Арктического института, которым руководил Самойлович, в те годы уважительно называли «сборной СССР». Эта уникальная «команда» единомышленников, самоотверженных патриотов своей страны была в считанные месяцы истреблена почти полностью. Из ведущих ученых не тронули одного лишь профессора Владимира Юльевича Визе, но как же его шельмовали, как оскорбляли, как угрожал ему долгие-долгие годы. На огромные, немыслимые сроки отправились в тюрьмы и лагеря знаменитый геолог и географ Михаил Михайлович Ермолаев, ведущий знаток льдов и морских течений Николай Иванович Евгенов, легендарный полярный исследователь Николай Николаевич Урванцев.

Именно Урванцев еще в 20-е годы XX века открыл богатейшие месторождения меди, никеля, угля, графита, кобальта на Таймыре, в районе будущего Норильска. И, по «доброй» традиции, заведенной карательными органами, был в 1940 году насильственно отправлен туда же, к месту своей былой (и будущей!) славы. Он и в заключении продолжал работать геологом, бывал в экспедициях, писал научные работы, однако все они оседали в недрах «спецхрана» (этим словцом обозначались сверхсекретные архивы и книгохранилища, в которых содержались бесценные труды людей, объявленных «врагами народа», потерявших право на собственное имя).

Даже на таком фоне совершенно чудовищными выглядят репрессии времен Отечественной войны. Прямо в море арестовывали самых именитых арктических капитанов, предъявляя им нелепые обвинения во вредительстве и измене Родине.

Восемь лет отсидел в лагерях архангельский судоводитель Василий Павлович Корельский, а его однофамилец, капитан ледокольного парохода «Садко» Александр Гаврилович Корельский, был приговорен к расстрелу за то, что его судно наскочило в штормовую погоду в Карском море на необозначенную на карте мель.

Были арестованы в военные годы прославленные полярные пилоты Фабио Брунович Фарих и Василий Михайлович Махоткин, после войны к ним добавились еще несколько авиаторов, а также известный арктический капитан Юрий Константинович Хлебников, удостоенный редчайшего для моряка гражданского флота ордена Нахимова. Его отправили на «сталинский курорт» – в Воркуту, где заключенному Хлебникову предстояло десять лет добывать заполярный уголь.

Полярников хватали и на самых удаленных от материка зимовках. Были арестованы и сгинули начальник полярной станции на Земле Франца-Иосифа Филипп Иванович Балабин, молодой талантливый океанолог, сотрудник одной из чукотских станций Александр Чаусов. Начальника зимовки на острове Домашнем в Карском море Александра Павловича Бабича, известного радиста, одного из первых в стране почетных полярников, девять лет добивали в камере смертников и в забайкальских лагерях, выколачивая из него признание, будто он хотел «передать врагу наш арктический флот». В мае 1950 года, за два месяца до смерти в концлагере, Бабич отправил семье в Ленинград последнее письмо: «Иногда я искусственно убеждаю себя, что я продолжаю зимовку и просто в силу обстоятельств не могу возвратиться на Большую землю. Но ведь когда-то и эта «зимовка» кончится?»

Страшные «зимовки» кончились для подавляющего большинства невинно осужденных, вычеркнутых из истории и из народной памяти людей лишь после 1956 года.